Девчонка вытаращила глаза, губы у нее задрожали. Видимо, она приняла меня за совсем поехавшую крышей извращенку. Я невольно представила себе, как ржал бы над этой сценой Миша, и сама едва удержалась, чтоб не фыркнуть. Но выпадать из роли было нельзя.
— Живее! — прикрикнула я и толкнула горничную так, что та плюхнулась в кресло.
И тут же, вжимаясь от страха в спинку, принялась стягивать форменное платье. Через пару минут все было кончено. Девчонка, связанная простынями и с заткнутым полотенцем ртом, лежала на кровати. Я же, облаченная в черное платье, фартучек и кружевную наколку, скрывавшую волосы, помахала ей:
— Хорошего дня, милая! — и вышла из номера.
Сумочка с деньгами была надежно спрятана под фартуком. В коридоре я сразу же схватилась за тележку и покатила ее к лестнице. Поравнявшись с моим соглядатаем, я не удержалась и разноцветной метелочкой стряхнула невидимую соринку с его плеча.
— Хорошего дня! — пожелала я и ему.
Парень, явно меня не узнавший, сердито нахмурился, а я вместе со своей тележкой уже свернула к лифту, над которой висела табличка: «Только для персонала». Именно на нем я добралась до бельевой. В помещении стояли огромные баки, куда такие же, как я, работницы сгружали из своих тележек грязное белье для дальнейшей отправки в прачечную. Дождавшись, пока в комнате никого, кроме меня, не осталось, я, в очередной раз проверив сохранность сумочки, подошла к одному из таких баков, огляделась по сторонам, отодвинула крышку и нырнула внутрь.
Запах тут стоял тот еще. Воняло несвежими человеческими телами, лежалым бельем, какой-то едкой гадостью. Зато было тепло и мягко. В баке я просидела, наверное, часа два. Что происходило в гостинице, отсюда, конечно, слышно не было, и я понятия не имела, обнаружили уже мое исчезновение или нет. Через пару часов снаружи послышалось движение, раздались голоса, и вскоре мой бак дрогнул и покатился куда-то. Судя по тому, как громыхало под колесиками, его ввозили внутрь грузовой машины. Вскоре о стенку моего бака толкнулся еще один, потом еще. И наконец заработал двигатель, громыхнули, захлопываясь, дверцы, и машина тронулась.
Работники, сидевшие в грузовом отсеке рядом с баками, принялись переговариваться между собой.
— Что за аврал там, в отеле? — спросил один.
— Бабу какую-то потеряли, — отозвался другой. — Черт его знает, следили за ней, что ли, а она утекла. Все на ушах, мечутся, орут.
— Да чтоб они глотки себе посрывали, идиоты, — выплюнул первый. — По мне, так пусть хоть всю верхушку поувольняют, я только рад буду.
— Да хрен с ними, слушай, я на днях такой ужастик смотрел. — Второй работник пустился в пересказ какого-то идиотского фильма ужасов о привидениях и восставших из ада мертвецах, но я уже не слушала. Автомобиль вскоре остановился, снова лязгнули дверцы, и мои спутники, все так же лениво переговариваясь, принялись вывозить баки на улицу. Мой контейнер поехал тоже.
«И тут этот мужик заходит в комнату, а оно на него как выскочит», — возбужденно рассказывал работник, откидывая крышку с бака.
В этот самый момент из бака, запутавшись в простыне, действительно выскочила я. Работники, отпрыгнув в стороны, заорали. Картина, наверное, и правда была жутковатая — простыня свисала с моей головы и окутывала все тело белой хламидой. Один из мужчин от ужаса зажал руками рот, второй только моргал, пятясь.
Я же, выпутавшись из проклятой тряпки, бросила и им:
— Хорошего дня, мальчики.
И, сорвав с головы наколку, зашагала прочь.
В аэропорт мне соваться, конечно, было нельзя. Там наверняка дежурили мистер Грей и его приспешники. И даже чистый паспорт тут не помог бы, ведь в участке у меня успели взять отпечатки пальцев. Нет, нужно было сваливать из Европы, сваливать окончательно и бесповоротно, скорее всего, без шанса когда-нибудь вернуться назад. Что ж, несмотря на все средиземноморские красоты, жизнь и свобода того стоили.
Я добралась на такси до Ниццы, и через два часа скоростной поезд вез меня в Марсель. Я рассудила, что лучше двигаться на юг, а не на север, так меньше шансов, что меня поймают. А уже в Марселе я взяла билет на ночной пароход, отплывавший в Соединенные Штаты. Так выбираться, конечно, было безопаснее, чем самолетом, и все же на паспортном контроле я изрядно нервничала. Улыбчивая француженка отчего-то долго вчитывалась в мои данные, хмурилась, покусывала нижнюю губу. Сердце у меня бешено колотилось, однако я продолжала безмятежно улыбаться.
— Мирей? — наконец уточнила девушка, снова и снова вглядываясь в мой паспорт.
И я, с облегчением рассмеявшись от того, что ее смутило всего лишь незнакомое имя, помотала головой.
— Нет. Мира.
Вскоре я стояла на корме отплывающего корабля. Была уже ночь, и город, который я покидала, представлялся мне лишь пышным каскадом сияющих брызг. Мерцая, они уплывали от меня все дальше и дальше, и вскоре уже невозможно было отличить, где заканчивается побережье и начинается огромное, бездонное, бесконечное, усыпанное звездами небо. В лицо мне ударил ветер — ветер, пахнущий морем, солью, солнцем, хвоей и приключениями. Я перевела дыхание и провела по лицу рукой, стирая оставшиеся на щеках соленые морские брызги.
Вот так и закончилась вся эта сумасшедшая история. После моего оглушительного фиаско я решила сменить род деятельности. Снова соваться в казино мне казалось слишком опасным. Однако, по счастью, в мире полно было состоятельных и наивных старикашек, последние годы которых вполне могла скрасить привлекательная, ласковая и внимательная девушка.
И все же, на правах эпилога…
Яркие огни над входом отеля «Плаза» расплывались в сумерках никогда не спящего города. Я очень любила Нью-Йорк, любила за его особую атмосферу, бешеный ритм и, конечно же, за то, что именно здесь крутились гигантские деньги.
Мы с моим женихом Робертом Ландбергом — немолодым нефтепромышленником из Техаса — выбрались из машины и направились к сияющему огнями входу. Роберт при виде такого великолепия приосанился, пригладил рукой топорщившийся на висках седой пух и, кажется, почувствовал себя плейбоем, каким был когда-то — лет тридцать назад.
Швейцар в ливрее распахнул перед нами дверь, и мы оказались в холле — огромном помещении, где свет, лившийся из хрустальных светильников, играл на нежной обивке мебели, на полированных поверхностях из лучших сортов дерева и преломлялся в золоченых рукоятках. Стоявшие на круглых столиках пышные букеты цветов источали сладкий, кружащий голову аромат.
— Бывала здесь когда-нибудь? — гордо спросил меня Роберт.
«А как же, старый маразматик, именно тут я подцепила твоего предшественника», — хотелось ответить мне.
Но я лишь затрепетала ресницами, нежно улыбнулась и проворковала:
— Что ты, милый. Как же я могла здесь бывать? Ты меня так балуешь…
Мы направились в сторону одного из располагавшихся в нижнем этаже отеля ресторанов, как вдруг… Я даже чуть споткнулась, сбилась с темпа и едва не остановилась как вкопанная. Впереди нас посреди всего этого сверкающего великолепия стоял Миша. Да-да, тот самый Миша или Гриша, или как там теперь его звали. Я безошибочно узнала его непринужденно грубоватую манеру держаться, могучие плечи, рыжеватые волосы, крупный ухмыляющийся рот и бесстыжие зеленоватые глаза. Он бросил взгляд в сторону лестницы, покосился на часы — «Ролекс», отметила я, — а затем рассеянно взглянул в нашу сторону и вдруг тоже заметил меня. Зрачки его на секунду дрогнули, а затем губы растянула та самая глумливая, нахальная усмешка, что когда-то чуть не подвела меня под монастырь.
