— Почему? — резко спросил Тагильцев.
— Почему… — развел руками путник. — Кто-то не хочет возвращаться к земным страданиям, а кого-то и духи не отпускают… Если на человеке лежит тяжкий грех, низшие духи могут не захотеть с ним расстаться. Ведь ему назначены тяжкие страдания во искупление вины.
— То есть гарантии никакой, я правильно понимаю? — влез Миша.
А про себя подумал: «Ага, хорошо они тут устроились. Ты, типа, главное, верь, тащись к ним за помощью, башляй еще наверняка, а получится или нет — как духи решат».
— Гарантий никаких, только вера, — кивнул дед.
— Ну ясно, — фыркнул Миша.
— А вы… Откуда вы так хорошо все это знаете? — спросил Александр. — Вы живете при монастыре? Общаетесь с ламой?
— Общаюсь, — лукаво улыбнулся старичок. — Каждый день общаюсь вот уже шестьдесят восемь лет.
Тагильцев и Грушин смотрели на него, не понимая, и незнакомец, рассмеявшись, объяснил:
— Неужели не узнал? — обернулся он к Мише. — Мы с тобой, кажется, были знакомы.
Тот захлопал глазами, помял пятерней рыжую бороду, недоверчиво вглядываясь в старика, затем протянул:
— Точно! Вы — лама Санакуш. Слушайте, неудобно как получилось. Но я ведь в прошлый раз видел вас во всяких этих ритуальных тряпках… Я и не подозревал, что вы вот так… за травами ходите… А вы меня помните?
— Помню, — подтвердил Настоятель. — Не было у тебя в душе веры в то, что ты видел. Но вот — вернулся, а значит, все же запало что-то в сердце.
— Да, честно говоря… — замялся Миша. — Я вернулся вот из-за него, — он кивнул на Тагильцева. — Сам-то я, уж вы извините, во всю эту тряхому… пардон, метафизику, не очень верю.
— А это не важно, — покачал головой старик. — Все разными путями приходят к истине, но, если человеку предназначено ее познать, он познает в свой срок. Ведь и я не всю жизнь был ламой Санакушем, а был когда-то обыкновенным ленинградским студентом Семеном.
— Правда? — изумился Миша. — А как же так получилось?
— А разве ламой может стать любой? — нахмурился Александр. — Обычный человек вроде меня?
Кажется, адвокат-то разочаровался, отметил про себя Миша. Думал, наверное, что увидит духа какого-нибудь, высшее существо. А тут гляди-ка — обыкновенный студент-недоучка.
— Не любой, — покачал головой Санакуш. — Ламой становится лишь тот, в кого перешла душа предыдущего ламы. Это своеобразный дар, милость… или тяжелый груз ответственности, смотря как к этому относиться. Лама умеет видеть духов и общаться с ними, понимает язык животных, лечит без помощи лекарств… Все это было во мне с рождения, но я не умел понимать свой дар. А некоторых его проявлений даже боялся.
— Так как же так? — встрял Михаил. — Если вы жили в Ленинграде, комсомольцем, наверно, были, институт окончили, все дела. И вдруг — хренак! — в один прекрасный день осознали, что вы, извиняюсь, видите духов? А вы накануне ничего не употребляли?
Санакуш тихо рассмеялся.
— Мой дед происходил из этих мест, — объяснил он. — Его предки много лет жили в этих краях, при монастыре. Но в тридцатые годы сюда добралась советская власть, монастырь разрушили, деда расстреляли, а семью перегнали в Казахстан. Никто из родственников не рассказывал мне о моем предназначении — боялись. И я не понимал, отчего могу видеть и слышать то, что не дано другим, думал даже, что у меня с головой не все в порядке, — он тихо рассмеялся. — Но дар сам ведет человека, и я, студент Ленинградского историко-архивного института, попал сюда вместе с учебной экспедицией. Я шел по этим местам и изумлялся — каждый склон, каждый камень здесь был мне знаком и дорог, словно я видел их не раз. А когда наша партия достигла горного поселения, мы обнаружили остатки древнего монастыря. В незапамятные времена он был построен внутри скалы, потом же от него осталось лишь несколько пещер и множество запутанных полузасыпанных камнями коридоров. Откуда-то из развалин навстречу мне вышли три монаха и сказали: «Здравствуй, Санакуш, мы давно тебя ждем».
Миша едва сдержался, чтобы снова не фыркнуть скептически. Вот ведь излагает, а? Мол, слушайте-слушайте, гости дорогие, как я, простой студент, нашел тут свое предназначение. Вы только верьте, и на вас сразу просветление снизойдет.
Лама тем временем замолчал, мягко улыбаясь, и, кажется, погрузился в воспоминания.
За окнами машины показались хлипкие строения, автомобиль въезжал в расположенную вокруг монастыря деревушку. Грушин объяснил Александру, что здесь живут и местные, и многочисленные туристы, приехавшие поглазеть на чудо-ламу, и какие-то сумасшедшие хиппи, забредшие с горы в поисках смысла бытия, а также местных наркотических отваров.
Впереди показались очертания самого монастыря. Сейчас, в клубах вечернего, окрашенного закатными лучами солнца, тумана его трудно было рассмотреть. Виднелись лишь лепившиеся прямо к скале деревянные надстройки, открытые дощатые переходы, крыши с загибающимися вверх краями, тусклая позолота и оранжево-красная роспись.
Дома жителей располагались гораздо ниже, у подножия горы. Самодельные, неказистые домики — деревянные, крытые сухой соломой. Небольшие дворы, огороды, развешанное на веревках белье — все это поселение можно было принять за обыкновенную деревушку в средней полосе России.
— Приехали! — улыбнулся Настоятель. — Здесь я вас оставлю, друзья, располагайтесь. Завтра же, на закате, — обернулся он к Александру, — жду тебя. Расскажешь мне все.
Он открыл дверцу и выпрыгнул из машины на землю так легко, словно и не был стариком. Александр видел, как почтительно расступаются и склоняются перед ним редкие прохожие.
Устроились они в деревянном доме с островерхой крышей у приветливой алтайки по имени Кара. В комнату, выделенную им хозяйкой, тут же заглянул быстроглазый мальчишка лет пяти. Миша поманил его пальцем.
— Иди сюда, дитя природы. Смотри, че покажу.
Он оттянул пальцами нижние веки, высунул язык и скорчил страшную рожу. Вкупе со всклокоченной рыжей бородой зрелище получилось и в самом деле жуткое. Мальчишка истошно заорал и бросился наутек. Миша раздосадованно цыкнул зубом:
— Ну вот, наладил, блин, контакты с местным населением.
Впрочем, уныние его длилось недолго. Уже через пару часов он свел знакомство с квартировавшими в соседнем жилище студентами Екатеринбургского университета, заехавшими сюда в поисках экзотики, и чуть ли не до утра распивал с ними запасы виски Тагильцева.
* * *
К вечеру следующего дня Миша и Тагильцев пришли к монастырю. Александр хотел было отправиться один, но Грушин увязался за ним, сказав:
— А чой-то я должен пропускать самое интересное? Бухнуть я и в Москве успею.
Монастырь, казалось, вырастал из самой скалы. С помощью какой-то сложной системы балок, перекрытий и галереек деревянные стены лепились к отвесной скале. С виду само строение выглядело маленьким: очевидно. большая часть помещений находилась в самом камне, в выдолбленных в горе сотни лет назад коридорах и переходах.
