До сих пор ему еще не доводилось видеть мертвых. То есть нет, доводилось, конечно, на всяких похоронах официальных лиц, на которые его отправляли от очередного издания, где он подвизался до поры до времени. Но там были чинные благообразные покойники — загримированные, наряженные в костюмы, все в цветах и траурных лентах. Они и на людей-то похожи не были — так, восковые фигуры мадам Тюссо. А эта женщина еще несколько минут назад была жива, сердце ее билось, и вдруг…
Он остановился в нескольких шагах от кровати, вглядываясь в белое неподвижное лицо, аккуратный, чуть вздернутый нос, опущенные золотые ресницы. Вот точно такой же он видел ее во сне, лежащей в гробу, установленном на дубовом столе в старом княжеском замке. Лена Асеева. Леди Елена. Елена Прекрасная…
Вдруг веки покойницы едва заметно затрепетали. Миша вздрогнул и попятился. «Это сокращения мышц, — твердил он себе. — Такое бывает, я читал. Мертвецы даже дергаться могут в первые минуты. Не дрейфь, че ты как первоклассница».
Веки Елены снова дрогнули и… поднялись. На Мишу уставились совершенно живые, голубые прозрачные глаза. Он сдавленно захрипел в ужасе и схватился за собственные щеки. В голове мелькнуло: «Коньяк в самолете… Паленый был, сто пудов. Метиловый спирт! Сейчас глюки, потом паралич мышц, смерть… Мамочка!»
Женщина несколько секунд смотрела на него, потом моргнула. Мише показалось, что в глазах ее что-то мелькнуло, какой-то проблеск узнавания. Как будто она пыталась припомнить, где видела его раньше. Ее бледные губы разомкнулись, обнажив ровные зубы — лишь между передними была небольшая щербинка, и слабый, но отчетливый голос произнес:
— Игровой клуб «Три семерки» — оседлай фортуну!
В первую секунду Миша не понимал, что произошло, лишь лихорадочно соображал, где он слышал эту фразу и что такое архиважное хотела этим сообщить ему покойница, что даже на время восстала из мертвых. Потом ему припомнился подпольный игровой клуб на окраине Москвы, где-то в Ясенево. «Три семерки» — точно, так он и назывался. Они еще над входом светились, и у средней все время перегорала лампочка на перекладине. А «Оседлай фортуну!» был их рекламный слоган.
«Ну точно!» Он хлопнул себя по лбу. Он же видел эту женщину. Там, у клуба, вечно ошивались жрицы продажной любви. Он еще хохмил обычно: кто ж это догадался поставить их здесь, народ-то из заведения вываливается без гроша в кармане. А она, значит, тоже видела, как он там околачивался, проигрывая последние штаны, и вот теперь узнала?
Он оборвал лихорадочный поток мыслей и шагнул к женщине на кровати. «Да погодите, она же умерла, доктор сказал… Так это что же — не умерла? Пришла в себя?»
Елена продолжала смотреть на него огромными глазами, но ничего больше не говорила.
— Э-эй, — осторожно позвал Миша. — Э-эй, ты меня слышишь? Я это… не знаю… моргни, что ли, если да.
Белые веки Асеевой медленно опустились и снова поднялись. И Миша, взревев, понесся в коридор звать кого-нибудь из персонала.
* * *
Через пару дней, когда уже окончательно стало ясно, что больная Асеева неожиданно пришла в себя и теперь стремительно идет на поправку, Миша снова беседовал с Сергеем Антоновичем в его светлом кабинете, под сенью разлапистой пальмы в кадке.
— Но я же сам видел! — навалившись животом на стол, допытывался он. — Вы сказали — все, и аппараты отключили. Это как понимать?
Врач скучным голосом начал что-то ему объяснять, сыпать научными терминами. Все это Миша слышал уже не один раз. Он вежливо выслушал эскулапа, следя за осенней мухой, с упорством идиота бившейся в стекло, за которым лил все тот же бесконечный дождь. И когда врач наконец замолчал, продолжил выспрашивать то, что его интересовало.
— Вы понимаете, в чем тут запарка, — доверительно наклонился он к Сергею Антоновичу. — Мне чисто для себя понять, как говорится. Не для протокола. Я же вам говорил про Саню… ну, что он слегка крышей поехал, когда вы ему сказали, что надежды нет. И что мы с ним рванули на Алтай, к этому ламе, который там над ним всякие фокусы проделывал, якобы для того, чтобы спасти эту его Елену. А я психанул и свалил оттуда, потому что считал, что все они там шарлатаны, в секту народ заманивают и бабло в карман себе кладут. А мне по дороге сон приснился. Не буду рассказывать, но, в общем, как-то проняло меня, и я после него сразу рванул к вам в больницу. И тут — елы-палы, девчонка-то ожила. Вот вы мне объясните, это что с точки зрения медицины такое? Лама этот самый, что ли, ее оживил, да? И произошло чудо? Но чудес же не бывает…
— Голубчик мой, — Сергей Антонович подергал себя за мочку уха. — Поверьте человеку, который сорок лет отдал медицине: бывает все! Человеческий организм — система настолько сложная, что мы и близко не можем утверждать, будто изучили ее досконально. Бывает, что лучшие светила медицины человека приговорят, а он уедет куда-нибудь в глушь, займется там сыроедением, и глядишь, через год абсолютно здоров. А другой наоборот, вместо того чтоб лечиться, пойдет по бабкам, экстрасенсам, святой водой начнет обтираться — и готов свежий покойник при вполне неплохих прогнозах. Как это объяснить? А никак! Одному повезло, другому — нет. Вот и весь сказ.
— Доктор, вы что-то темните, — неудовлетворенно поерзал на стуле Миша. — Вы мне прямо скажите, что мне теперь думать-то? Зря мы на Алтай мотались или все же не зря?
— А как хотите, так и думайте, дорогой мой, — устало бросил Сергей Антонович. — Хотите, считайте, что этот самый лама, или там Тагильцев с его помощью, спустился в преисподнюю и воскресил гражданку Асееву. А хотите, считайте, что организм у нее был молодой, сильный и справился там, где медицина оказалась бессильна. Я ведь вам говорил уже — возможности нашего тела еще до конца не изучены, и долго еще изучены не будут. Вот так, — он развел руками, давая надоедливому журналисту понять, что аудиенция окончена.
Миша, так и не решив для себя ничего, покивал, распрощался с врачом и пошел вверх по лестнице, к палате Елены.
Она сидела в постели, с книжкой. Подниматься врачи ей пока запрещали, и Миша по просьбе Елены притащил ей в больницу целую стопку книг, чтобы было не так скучно. Пришлось совершить налет на ближайший книжный магазин. Точно не зная литературных вкусов невесты Тагильцева, он для начала скупил все детективные новинки последнего месяца. Потом, правда, пришлось провести тщательный отбор — Грушин неожиданно сообразил, что истории, в которых встречаются проститутки, наркоманы и тяжело больные люди, вероятно, не лучший выбор в создавшейся ситуации. На всякий случай Миша отправил в помойку еще и те романы, в сюжете которых встречались закоренелые игроманы. Это уже для себя, чтобы не было искушения взять потом у Елены почитать. После произведенной селекции стопка книг заметно похудела, но все же несколько романов, удовлетворяющих его запросам, осталось.
Правда, судя по тому, что Елена сидела и, задумавшись, смотрела в окно, а книжка лишь бесцельно лежала у нее на коленях, он мог и не напрягаться так сильно. Ну да он же старался как лучше.
— Салют выздоравливающим! Наше вам с кисточкой! — громогласно поздоровался он.
