«Ну что ж, давайте теперь знакомиться!» – с преувеличенной радостью обратилась она к Ведерникову. «Кирочка, позвольте вам представить, – важно выступил вперед протезист, и Ведерников мельком подумал, что с такой бородищей незачем было надевать галстук, можно было просто заправить бороду в пиджак. – Позвольте вам представить, дорогая, это Олег, сын моей супруги. С моей супругой вы знакомы». «Да, конечно, здравствуйте!» – с живостью обернулась Кирилла Николаевна к вежливо улыбавшейся матери, причем улыбка эта, как почувствовал Ведерников, не была рефлекторным откликом на сияние знаменитости, но выражала скептический нейтралитет. Надо было теперь что-то сказать, что-то столь же нейтральное и достойное – но тут Кирилла Николаевна вдруг просияла искренне и подалась вперед, смешно дрыгнув культей, толстенькой, как дынька.
«Ой, а не вы ли тот самый Олег Ведерников, спортсмен? Неужели это правда он?» – обратилась она к напыженному извергу, и тот величаво кивнул. «Очень приятно», – невпопад вставил Ведерников. «Я про вас читала в Сети и от знакомых слышала! – снова повернулась к нему лучезарная знаменитость. – Вы были легкоатлетом, прыгуном, а потом кого-то спасли, так?» «Он спас ребенка», – со значением произнес протезист, и на этих словах по маленькому лицу матери пробежала некрасивая тень. «Но вы потом куда-то пропали, – участливым тоном продолжила Кирилла Николаевна. – Я даже удивилась, помню. Сперва мне ваша история показалась совсем недавней, а потом я обратила внимание на даты. Чем вы занимались все это время? Конечно, спортом?» «Нет, не занимался, это невозможно», – тихо ответил Ведерников, глядя на белую правую кроссовку Кириллы Николаевны, что-то беспокойно растиравшую на подножке инвалидного кресла.
В эту минуту помощница Галя, сонно стоявшая в сторонке, вздрогнула и полезла в карман за ожившим мобильником. «Фонд Осокиной, слушаю вас, – проговорила она приглушенно, приложив телефон, как компресс, к плоской щеке. – Нет, Осокина сейчас занята. Пожалуйста, изложите ваш вопрос…» Бормоча все глуше, она отошла к мутно-зеленому окну и принялась там ходить, мерно кивая, нянча лицо и телефон, как если бы у нее болел зуб. Проводив помощницу долгим взглядом и тяжелым вздохом, знаменитость запахнула поплотнее нежный халатик и поежилась. «Вот, как осталась без ноги, так все время мерзну, – пожаловалась она. – Врачи говорят, нарушено кровообращение. А как у вас, так же?» На это Ведерников молча пожал плечами, и движение это отдалось в заколебавшихся протезах, словно копивших силу, чтобы завалить Ведерникова навзничь. «Вы сказали странную вещь: невозможно, – задумчиво продолжила звезда, глядя на Ведерникова припухшими, полными сырости глазами. – Но ведь столько инвалидов тренируется! И они добиваются потрясающих результатов. А вы вообще могли бы стать нашим русским Писториусом. Ведь у Писториуса получилось!» «И у него не получилось», – все так же тихо и глухо проговорил Ведерников, чувствуя, что просто не вынесет, если его сейчас принудят комментировать и объяснять.
К счастью, помощница Галя как раз закончила свой долгий, нудно-укачливый телефонный разговор. «Кирилла Николаевна, нас немцы ждут в офисе к шести», – бесцветным голосом напомнила она, убирая мобильник и вытирая крупную белую руку о шершавую коричневую юбку с люрексом. «Протестую! – тонким голосом воскликнул протезист. – Вам, дорогая моя, необходим денечка на три постельный режим!» «Ах, Роман Петрович…» – в тихом умилении протянула знаменитость, и протезист сразу поплыл, щечки его буквально растаяли, будто два шарика клубничного мороженого.
«Так, Галочка, сейчас мы в душ, потом мою мазь, обуваемся и вперед!» – уже другим, телевизионным тоном скомандовала Кирилла Николаевна, и помощница со вздохом привычно впряглась в колесницу, снова выставив мелкозернистый пробор и черные брови, сошедшиеся встык. «Нет, погоди минутку, – остановила ее Кирилла Николаевна. – Когда нам в следующий раз к Роману Петровичу? У тебя должно быть записано». Помощница Галя снова достала телефон и принялась листать разгонявшиеся, плывшие и замиравшие экраны. «Вот, – наконец сообщила она, придавив указательным нужную информацию, – пятница, двенадцать тридцать». «Вы ведь сможете приехать сюда в это же время? – обратилась знаменитость к Ведерникову. – Нам обязательно нужно поговорить! Вот увидите, я вас расшевелю!» «Сможет, конечно, сможет!» – поспешил ответить за Ведерникова сияющий изверг.
«Отлично, тогда до пятницы!» – Кирилла Николаевна, уже разворачиваемая, заиграла в воздухе быстрыми пальцами, вызвав ликование пыли, зажженной низким лучом пробившегося солнца. За окном деревья маленького парка блестели, будто горки серебряных и медных монеток, игрушечные автомобили один за другим выезжали с парковки, вызывая колебания одной на всех оцепенелой, густым закатным маслом залитой лужи. «В пятницу у меня не получится», – сообщил Ведерников в спину уплывавшему креслу, но его никто не услышал.
* * *
Однако встреча со знаменитостью состоялась гораздо раньше пятницы.
Ведерников пытался делать вид, что никакая Кирилла Николаевна его не волнует. Тем не менее он впервые за много месяцев попросил у Лиды горячую ванну. Спущенный в воду при помощи синенькой, липкой под ягодицами детской качельки, сложно закрепленной на ввинченных в кафель нержавеющих скобах, он погрузился в зеленоватую полуневесомость, по которой расходились жаркие токи по мере того, как Лида добавляла погорячей. Тело его в оптической водной среде казалось длинным, нежным и дряблым; водорослью, полной пузырьков, колыхался волос; виртуальные ноги осязали какую-то шершавую сферу, белую или серую, совершенно сухую. Лида, у которой капало с кончиков намокших волос, бережно мыла его пышной ароматной губкой, спускавшей мыльные каскады на распаренную кожу; зеркало подернулось тяжелой испариной и держало на себе чуть ли не ведро остывающей воды, сползавшей вниз кривыми, ярко сиявшими дорожками. Позже, когда были втерты резко пахнувшие желтые мази, когда были размяты и запудрены присыпкой сморщенные культи, ежевечерняя любовь, давно ставшая рутиной, вдруг получилась новой, терпкой и печальной, и у Лиды распухший рот напоминал на вкус переспелый абрикос.
На другое утро, когда Лида только начинала осторожно брякать на кухне, резко зазвонили сразу два телефона: мобильник Ведерникова, погребенный где-то в куче вчерашней одежды, и домашний, по-петушиному хриплый аппарат, до этого год как молчавший. Ведерников все еще лежал в постели, то удлиняясь, то сокращаясь под распаренным тяжелым одеялом; дребезг настырных сигналов пробрал его до самых костей. Лида уже бежала по коридору, вслед ей неслась трескучая пальба масла на сковородке. Схватив увертливую трубку с базы, она сунула ее Ведерникову раньше, чем тот успел, свесившись к одежде, соскользнуть и рухнуть.
«Вы дозвонились в фонд Кириллы Осокиной», – сообщил из трубки очень формальный голос помощницы Гали. «Я вообще-то никуда не дозванивался», – просипел Ведерников, делая в сторону Лиды беспомощный успокоительный жест. «Простите, пожалуйста, Олег Вениаминович, – как ни в чем не бывало продолжила Галя, меняя регистр голоса с автоматического на полуофициальный. – Вам сейчас будет звонить Кирилла Николаевна на ваш мобильный номер. У нее к вам срочный вопрос». «Уже звонит», – буркнул Ведерников, глядя, как Лида, раскопавшая в одежде телефон, бестолково тычет мокрым кухонным пальцем в сенсорный экран.
