«Олег, привет! – послышался из мобильника, пахнувшего луком, бодрый пионерский голосок. – Нам надо встретиться прямо сегодня! У меня отличные новости. Но дело не терпит! Сможешь через два часа?» «Погодите-погодите, – Ведерников, ошеломленный, спустил культи с кровати, паркет качнулся, будто деревянное озерцо. – Я сегодня никуда не собирался выходить…» «Значит, так, – продолжил свое голосок, – ресторан “Версаль”, это в районе Маяковки, адрес найди по интернету. Мы там всегда завтракаем. Будем ждать на веранде, не опаздывай!» «Я опоздаю!» – крикнул Ведерников, но мобильник уже испускал кусачие короткие гудки.
Спустя два с половиной часа жирный таксист с затылком как болотная кочка, изрядно поколесивший по развороченным до рыжей глины, чадящим дорожными ремонтами переулкам московского центра, наконец затормозил у помпезной ресторанной вывески: каждая позлащенная буква – что твой самовар. С трудом выгрузились: у Ведерникова протез застрял в скрежещущей анатомии переднего сиденья, а Лида продолжала тянуть. Веранда под полосатым тентом была почти пуста, только у одного стола тесно столпились люди: какие-то девчонки в ярких мини-юбках, играющие загорелыми икрами и голубыми поджилками. Сразу выросла рядом невозмутимая Галя, вся очень затянутая, очень двубортная; пошевелила своими мужскими бровями при виде Лиды, на которой при выгрузке из такси перекосилось платье, и пошла впереди гостей, вбивая в ступени веранды толстые белые каблуки. Эти исцарапанные каблучищи, словно бы березовые, и большие румяные пятки с глянцевыми шишками старых мозолей показались Ведерникову в эту минуту плотскими символами его несчастья. Сам он еле поднимался – должно быть, в спешке культи как-то неправильно вошли в гильзы, и, как ни волокся Ведерников по шершавым перилам, боль стреляла от ступеней в разные стороны, словно мелкая, но жгучая пиротехника.
«Что, приехал? Ну наконец-то!» – послышался из девчачьей толкучки радостный голос знаменитости. Кирилла Николаевна сидела в мутном растворе солнца, процеженного сквозь парусину, и трудолюбиво рисовала на каких-то открытках, листочках, клочочках свой веселый, как бы виляющий хвостиком автограф. Поклонницы, дыша крашеными ротиками, наблюдали за процессом и держали наготове новые бумажки, целые стопки и веерки. «Девочки, всё!» – объявила знаменитость, зачехляя солидный «паркер». «Кирилла Николаевна, еще для Кати подпишите, ну пожа-алуйста…» – протянула лакированная узкая блондинка кошачьим голоском. «Кирилла Николаевна, а когда выйдет ваша книга?» – спросила другая, у которой уши были, как клещами, усажены пирсингом. «Девочки, автограф-сессия закончена, к Кирилле Николаевне посетитель», – грозным тоном школьного завуча объявила помощница Галя. Девчонки, вздыхая и хихикая, потянулись прочь, но далеко не ушли, устроились в углу веранды, сдвинув два стола, и там заскользили, заиграли солнечные зайчики от зеркалец и айфонов, туда понесся, сгрудив на подносе целую гору разноцветных сластей, чернявый официант.
«Кажется, нам пора менять место, – произнес сидевший напротив знаменитости сухощавый тип в больших зеркальных солнечных очках, потягиваясь и неприятно хрустя суставами. – Нас тут уже обложили, поесть не дают». «Валерка, брось, – отмахнулась Кирилла Николаевна, уже сияя навстречу Ведерникову, наконец, почти добравшемуся. – Ну девчонки, ну подумаешь, они же не папарацци». «Папарацци тоже подтянутся, уж будь благонадежна», – заверил тип, осторожно, будто бабочку, снимая с лица свои радужные авиаторы и медленно, всем телом обращаясь к пришедшим.
Не дожидаясь приглашения, Ведерников рухнул в плетеное кресло, с которого Кирилла Николаевна едва успела схватить плеснувший журнальчик. Помощница Галя твердо остановила Лиду, взявшуюся было за спинку другого кресла, и повлекла за собой к стоявшему поодаль гораздо более скромному столу, тем самым определив ее статус. «Спасибо, Олег, что так оперативно выбрался!» – радушно воскликнула знаменитость, протягивая Ведерникову энергичную ладошку. На среднем пальце ее сегодня сидел большой, как чернильница, аметистовый перстень, такой же аметист поменьше жмурился в растворе нежной шелковой рубашки. Ведерников не привык пожимать руки женщинам, вообще не знал, что делать с женскими руками. Он подумал, что Кирилла Николаевна ведет себя как политик – приближается к простому человеку ровно настолько, чтобы тот почувствовал блеск личности и жар мощного мотора. Расстояние очень точное, вроде как в десяти сантиметрах перед твоей беззащитной грудью затормозил и встал, красуясь дизайном, хай-теком, облаком в огромном, как экран кинотеатра, переднем стекле, высоченный автобус.
«Так что у нас за срочный вопрос?» – проговорил Ведерников, расставаясь наконец с теплыми и тягучими женскими пальцами. «А вот, тебе Валерка все расскажет, – объявила Кирилла Николаевна, помешивая соломинкой какое-то бледное питье, в котором брякал подтаявший лед. – Он мой агент». «Мотылев», – коротко представился тощий тип. Молодой, но уже морщинистый, с мелкой, узкой, очень подвижной физиономией, с какими-то живчиками вроде запятых в углах длинного рта, тип держался самоуверенно, рукопожатие его было как нападение коршуна на курицу. «Извините, не имею представления, чем занимаются агенты», – произнес Ведерников, перед которым официант бухнул переплетенное в кожу, снабженное желтушными картинками меню. «Будете завтракать? – вежливенько спросила Кирилла Николаевна. – Мы уже поели, вас не дождались». «Только кофе, пожалуйста, черный, без сахара», – заказал Ведерников, и официант, забрав увесистый том, завилял между столиками и карликовыми деревцами в крашеных кадках. Провожая взглядом его ярко-белую спину, Ведерников встретился глазами с Лидой, тоскливо облокотившейся над чем-то нетронутым в пластмассовой вазочке; рядом сидела, будто надзирательница, суровая Галя, перед ней стоял только стакан чистой воды, словно целиком отлитый, вместе с содержимым, из какого-то сверхтяжелого стекла.
«Собственно, вот, – напористо приступил к делу тощий агент, – я занимаюсь всеми Кириными контрактами, бодаюсь с каналами и с издателями за ее деньги. Организую для нее нужные интервью и пресекаю ненужные. Пасу блогеров. А еще инициирую и сам продюсирую новые проекты, которые продвигают идеи Киры и ее саму как общественную фигуру. Собственно, как-то вот так». С этими словами Мотылев откинулся в кресле, сплел пальцы корзинкой и стал смотреть на Ведерникова очень-очень внимательными, странно дергающими душу, лишенными блеска глазами – так, будто Ведерников что-то рассказывал, а Мотылев, не пропуская ни слова, слушал. Пауза затягивалась, в тишине сделался отчетливо слышен полый, как бы колокольный гром ресторанной кухни. «А от меня-то вы чего хотите?» – не выдержал наконец Ведерников. «Старик, ты и есть наш новый проект», – проникновенно сообщил Мотылев.
Дальше Ведерников слушал и тихо ужасался. У тебя, старичок, есть история, излагал Мотылев, треща пальцами. Какая история! Без пяти минут чемпион в своем коронном прыжке спасает ребенка. Но это бы ладно, всего лишь новостной сюжет для сентиментальных домохозяек. Но ты! Остался без обеих ног – и не только выжил морально, преодолел, так сказать, личную драму (на этих словах Мотылев быстро покосился на Кириллу Николаевну, взгляды их встретились и чиркнулись, над столом словно сверкнула колкая искра), нет, не только! Ты воспитал спасенного пацана, оставшегося фактически сиротой. Вот в чем главный сюжет, вот в чем эксклюзив. Нет, не возражай! Ты не представляешь, старик, сколько народу я успел дернуть за это утро. Иван Иванович Роговцев, физику преподает, есть такой? Во-от! Маменька его, балерина Роговцева, и бабуля моя покойная сильно дружили, полвека вместе чаи гоняли из веджвудских чашек, такой вот кружевной узор судьбы. Так я сразу на физика и вышел! Час говорили по скайпу, у него аж очки галопировали на носу от энтузиазма. Там весь педагогический коллектив на тебя молится. Информации дали вагон. А пацан тот, ему сейчас лет девятнадцать-двадцать? Взрослый человек, сможет говорить на камеру, Кира его очарует. Ты не представляешь, как она умеет. Подберем ребенка похожего, сыграет этого пацана в детстве. Почему сыграет? Старик, ты еще не понял? Мы будем снимать про тебя художественно-документальный фильм!
