«Вы что, с ума посходили все?! – Кира так стукнула ладошкой по столу, что стол зазвенел, будто цыганский бубен. – Жека мой гость! Женечка, милый, спасибо тебе за сережки, мне очень понравилось, у меня никогда таких красивых не было, – обратилась она к негодяйчику, трясущимися пальцами продевая в уши дрожащие аквамарины. – А у меня тоже есть для тебя подарок! – с этими словами она протянула негодяйчику обклеенную золотом коробку. – С Рождеством тебя и с днем рожденья!»
День рожденья негодяйчика прошел еще в апреле, когда он и Кира даже не были знакомы. Но все равно было приятно. С большим достоинством Женечка распустил атласный подарочный бантик. В коробке обнаружился пятый айфон – давно не новинка, Женечка такой год как имел и нацелился, как только появится в продаже, на шестую модель. Но лишний девайс деловому человеку не помешает в любом случае. Кира смотрела на Женечку, деловито разбиравшего гарнитуру и зарядку, почему-то с улыбкой боли. Женечке мучительно хотелось поцеловать ее прямо в блеклый, болезненный рот, но он понимал, что при всех это невозможно. «В телефоне будет только один контакт – это ты», – произнес он, пожалуй, слишком прочувствованно: застолье опять облетел глумливый смешок, а церемонный Мотылев медленно поднял бокал с недопитым вином до уровня глаз, как бы приветствуя любовь, но эти его слюдяные нехорошие глаза так тянули душу, что Женечка на секунду почувствовал тошную слабость.
«Давай, действуй», – скомандовал себе негодяйчик через небольшое время, ознаменованное тем, что принесли и разрезали напудренный, прыщущий горячим вареньем сладкий пирог. «Душно здесь, – прошептал он в Кирино жаркое ухо, где смешно болтался, будто готовая потеряться пуговица, яркий аквамарин. – Не хочешь выйти на воздух? У меня к тебе очень, очень серьезный разговор». «Женечка, милый, не сейчас», – тоже шепотом ответила Кира, отклоняя лицо. Негодяйчик помолчал, глядя, как балалаечники, отрясывая на себе взмокшие атласные рубахи, снова тянутся на сцену. «Надо будет отвести ее к хорошему косметологу, – думал он, с нежностью собственника глядя на Киру. – Пусть проколют ей правильные дырки, чтобы серьги смотрелись. А можно и ушки прижать немного, сейчас это делают запросто». «Тогда я один подышу, скоро вернусь», – проговорил он вслух, нащупывая в брюках твердый, отпечатавшийся на заднице, пока сидел, гардеробный номерок.
Снаружи было морозно, снег не шел, но в воздухе мелькали железные искры. Над головой невозможным косым полотном простиралась галактика; горы были будто остро заточенные, составленные в пирамиды стальные инструменты. Внизу, под крыльцом, давешний Санта, приспустив марксистскую бороду и мерно притопывая, курил в обществе каких-то белогрудых, в черном, хлыщей; от них до Женечки, будто по нитке, доплывал густой и вкусный табачный дымок. Сергей Аркадьевич наставлял негодяйчика в трудных ситуациях думать; это он и стал делать, рассеянно глядя на горы, по большей части состоявшие из угловатого мрака, на теплые желтые окна, на мерцавшие тут и там цветные одуваны пухлого салюта.
Сейчас, он понимал, делать предложение практически бесполезно. Лучшая женщина тусовки никогда не свяжется с мужчиной, которого ее тусовка держит за лузера. Женщины очень внушаемы, уж такие они, их не изменишь. Главный вопрос: почему? Съемочная мотылевская тусовка очень уважала Женечку в Москве, да и сам Кирин агент вел себя совершенно иначе: первым бежал подавать руку, хлопал по плечу, всячески хвалил. Ревность – вряд ли, ведь и дома всем было видно, что Кира к Женечке неравнодушна. Если у нее и было что-то с Мотылевым, то оно осталось в прошлом: между ними вроде бы текли остаточные слабые флюиды, но совершенно не было тех машинальных танцующих прикосновений, что выдают довольных друг другом любовников. Может быть, агент беспокоится за свои доходы? Что ж, он правильно беспокоится, Женечка скоро наведет порядок. Но Мотылев ничего не может знать наверняка, даже Кира еще не в курсе насчет ближайшего будущего.
Вдруг прямо над Женечкой крякнуло кем-то открытое окно, легкий брусок снега свалился с карниза и рассыпался в воздухе, оросив лицо негодяйчика подобием холодной, в медицинском спирту смоченной марли. Одновременно Женечке померещилось, что подарок, преподнесенный Кирой, был ею приготовлен для кого-то другого. Негодяйчик тряхнул головой и вытер лицо волосатым шарфом. Фантазии недопустимы, если речь идет о вещах серьезных. Чем отличается это горное местечко от Москвы? Тем, что здесь все на деревяшках. Да, Женечка кататься не умеет и даже не собирался учиться. Но по логике выходит, что катание и есть тот признак, по которому здесь отделяют уважаемого человека от неуважаемого. Глупость, глупость, полная ерунда, ведь ни для кого в тусовке деревяшки не бизнес. И тем не менее. Тот же Мотылев, следует признать, весьма элегантно виляет по склону, хотя тормозит грубо, как бульдозер. Сырую чиновницу негодяйчик на лыжах не видел, но вспомнил внезапно, как она, знакомясь, вкрадчиво пожимая и щупая Женечкину руку, отрекомендовалась с интимной хрипотцой: «Кандидат в мастера спорта». Розовый юнец с шелковой бородой самоутверждался тем, что прыгал с трамплинов: подлетал с аккуратной, вроде педали, искусственной горки и кувыркался в воздухе юрким крестиком, а потом где-то внизу благополучно, на обе лыжи, хлопался. Что касается рыжего, то он вообще скакал на своих деревяшках по скалам, прямо по раскрошенным зубьям с белыми пломбами каменного снега. Во время предпоследнего ужина экстремал показывал видео, Женечка тоже посмотрел со всеми. Камера, похоже, была как-то закреплена у рыжего во лбу, изображение дрожало и прыгало, то и дело застилалось мутью рухнувшего вслед за рыжим жесткого наста. Всякий раз экстремал соскакивал вниз на пять, а то и на десять метров, и Женечку охватывала оторопь при мысли, что под плавными снеговыми перепонками, под снеговыми полотнищами, как бы навешанными на скалы для просушки, скрыты всё те же опасные, грубые зубья, которых не видно. К самому экстремалу, целому и невредимому, встречавшему восторженный зрительский вой самодовольной ухмылкой, Женечка испытывал легкое презрение: надо, думал он, совсем не иметь в жизни серьезных интересов, чтобы вот так паясничать и рисковать ради дешевой популярности у кучки сумасшедших.
И вот выходило, что Женечка был неправ – ну, или не совсем прав. Ему сразу следовало взглянуть на происходящее вокруг как на бизнес – причем на очень хороший бизнес. Во всяком правильном бизнесе продаваемый товар на две трети состоит из иллюзии, в которую необычайно выгодно инвестировать. Теперь негодяйчик знал, как ему поступить. Решительным шагом возвратившись в ресторан, сбросив дубленку прямо с плеч на пухлые руки гардеробщицы в картонном кокошнике, он прямо проследовал к невесте. «Я насчет нашего разговора, – произнес Женечка, хозяйски приобнимая Киру за шелковое теплое плечо. – Ты права, сегодня неудобно, тогда давай завтра, прямо с утра. Возле канатки, где шезлонги, в десять, договорились?» Не поднимая глаз на негодяйчика, Кира медленно кивнула.
* * *
Наутро в оглушенном, немножко замусоренном поселке стояла та просторная, пустая тишина, какая бывает во всяком месте после общенародного загульного праздника. Звук захлопнувшейся за Женечкой гостиничной двери долго висел в воздухе призрачным прямоугольником, отчего казалось, что можно войти обратно в дверь, вовсе ее не открывая. Небольшой сугроб около крыльца был прожжен обледенелыми желтыми дырьями, совсем как в русской деревне. Поглощенный мыслями о плане и о Кире, Женечка, пожалуй, слишком рано надел деревяшки, к ним прицепились мерзлые, скрежещущие кудри серпантина, так что пришлось все снова снять и распутать.
