— Рождением нашей Вселенной, чем же еще? Нет, говорит,
более важной проблемы, чем понять, откуда и как все взялось. Если это поймем,
то все остальное станет как на ладони. Не знаю, может быть, и правда, но мне
гораздо важнее заниматься человеком, чем всей Вселенной.
Мрак поддакнул:
— Ты права, человек важнее. Разрешаю начать с меня.
Тигги спросила наивно:
— А что такое нанотехнология? Виктория когда-то
пыталась мне объяснить, но…
Виктория фыркнула. Мрак, улыбаясь, объяснил серьезно:
— Ты знаешь, что такое метр?.. А дециметр?.. А
сантиметр?.. Миллиметр?.. Так вот, нанометр — это миллиардная часть метра.
Примерно четыре атома в длину. Вот и все.
Тигги просияла.
— Так просто?.. Ну почему мне никто так не объяснил?
Все только важно надували щеки, говорили непонятные слова… Какой ты, Мрак,
умный!
Мрак гордо выпятил грудь.
— Умный? Да, я сам так иногда думаю.
Виктория не сняла очки даже за столом, ведь смотреть вот так
просто, как делали дикари, без специальных очков, такая же грубость и дикость,
как, к примеру, схватить зайца, загрызть и пожирать, используя только руки и
зубы. Точно так же, как зайца сперва нужно разделать специальными
инструментами, затем приготовить по сложным рецептам, а потом есть изысканное
мясо на красивом блюде, используя нож и вилку, приправляя перчиком, аджикой,
чесноком и прочими специями, так же некрасиво и неэстетично смотреть на
пейзажи, людей, здания, машины без специальных очков, обрабатывающих информацию
и подающих ее, готовую к употреблению, то есть восприятию.
Олег перехватил ее испытующий взгляд, ответил примиряющей
улыбкой. Виктория уже начала свое превращение в зачеловека: вмонтированный
прямо в ухо микрофон, а крохотный ларингофон закреплен на голосовых связках,
что позволяет вести переговоры беззвучно, сложная программа правильно
расшифровывает колебания и переводит в слова. Правда, сам ларингофон великоват
и дорог, и научиться им пользоваться непросто, потому в быт еще не вошел, но
первые энтузиасты уже юзают вовсю…
Мрак придержал Тигги, сказал:, вышел на кухню и тут же
вернулся с четырьмя чашками с абсолютно черным напитком. По комнате растекся
бодрящий запах кофе. Тигги сияла и гордо смотрела на Викторию, та отхлебнула
осторожно, посмаковала, кивнула одобрительно:
— Прекрасно! Хоть что-то мужчины умеют. Научите нашу
милую Тигги. А то пьет всякую дрянь, думая, что так цвет лица будет лучше. Хуже
того, и друзей таким же пойлом пичкает.
— Кофе вреден, — сказала Тигги обиженно. — От
него лицо желтеет. Ой, нет, это от морковки желтеет, а от кофе — коричневеет.
— Ну да, — согласилась Виктория. — А от
салата — зеленеет.
Олег улыбнулся, а Виктория с отвращением взглянула в сторону
телепанели, пробормотала:
— Черт знает, что такое… Почему ты всегда включаешь эту
муть?
Мрак оглянулся, Олег по отблеску на противоположной дверце
шкафа составил картинку, довольно отвратительную, и бодрую надпись над нею:
хмыкнул, посмотрел на Викторию. Вид ее был грозен.
— Не любите? — спросил он с сочувствием. И
подумал, что Тигги права, ее подруга слишком ригористична. — Хотя, вы
правы, это трудно любить.
— Любить? — проговорила она с холодным
гневом. — Знаете ли, можете считать меня кем угодно, но я бы прямо сейчас
отправляла этих людей в газовые камеры! И не надо смотреть на меня с таким
ужасом!
Он чуть раздвинул губы в усмешке.
— Не надо ощетиниваться. Я такое же чудовище. Просто вы
слишком опережаете других, вот на вас и смотрят так. Но через несколько лет
ваши оппоненты будут повторять ваши слова, как свои.
Она переспросила с недоверием:
— Да? Хорошо бы. А что буду говорить я? Каков ваш
прогноз?
Он подумал, ответил осторожно:
— Дело даже не в прогнозе… Одна мысль пришла. Пойдемте
на балкон, там лучше думается.
Виктория оглянулась на хохочущих Мрака и Тигги, поморщилась.
— Вы правы, здесь шумно.
С утра мелкие тучки часто закрывали солнце, и город то
погружался в полумрак, то блистал входящими в моду зеркальными стенами. По
снова и снова расширяемым улицам безостановочно струятся потоки автомобилей,
компьютерная навигация заранее предугадывает возможные пробки и направляет
часть машин по боковым улицам, по четвертому, пятому или шестому кольцу,
автомобили поспешно устремляются в туннели или хайвеи, город окутан густой
информационной сетью, чувствуется присутствие огромных энергий.
Олег держал в руке чашку с кофе, она снова полна, Виктория
озадаченно подумала, что какой-то сбой в ее восприятии: кофе выпили все, она
видела, но этот человек с суровым и невеселым лицом снова подносит чашку ко
рту, делает большой глоток. Взгляд зеленых глаз устремлен поверх крыш ближайших
домов.
— Здорово, — сказал он со странной
интонацией. — А ведь совсем недавно здесь носились, потрясая копьями,
одетые в шкуры люди… Вон там к берегу лепились крохотные избушки, а здесь шумел
дремучий, не проходимый ни для конного, ни для пешего лес. А потом выросли дома
побольше, появились повозки, коляски, кареты, и вот уже не успели глазом
мигнуть, как автомобили на газовом топливе!
Она скупо усмехнулась:
— Как у вас все просто. А по мне, так каждый год
тянется, тянется, тянется, никак не может переползти из зимы в весну, а из
весны в лето… Вы не археолог?
— Нет.
— А похоже.
— Почему?
— Очень красочно расписали, как здесь древние люди
жили. Я прямо их ощутила, даже увидела.
Он отмахнулся:
— Пустое. У вас просто яркое воображение. Стимуляторы
используете?
— Да, — ответила она спокойно и посмотрела с
вызовом. — Это плохо?
— Нет, конечно, — ответил он. — Я вас
разочаровал? Простите… Вы так красиво ощетинились, готовы к драке, а я не
подставился.
— Вы в самом деле полагаете, — переспросила она с
некоторым удивлением, — что это хорошо?..
— Я же сказал.
— А вы сами…
Он покачал головой:
— Не пользуюсь. Но вовсе не потому, что я зеленый или
алармист, как вы подумали. Нет, просто мой мозг и так работает… почти на полную
мощность.
Она прямо смотрела ему в лицо.
— Судя по материалам о мобагрессии, это так. Но как вам
это удается? Я что-то упустила?
Он замялся в затруднении, она смотрит на него с жадным
вниманием, в глазах мольба: ну скажи же, что еще сделать? какой имплантат
вживить, какие допинги использовать, чтобы стать еще сильнее, разумнее, ближе к
будущему, которое, конечно же, светлое, чистое, радостное, без всей этой грязи
и мерзости, что составляет большую часть нынешней жизни.
