— Должно, — согласилась она автоматически, потому
что он смотрел с вопросом, спохватилась, добавила: — Видимо, должно. Честно
говоря, как-то не задумывалась. Просто радовалась, что новые технологии мне
доступны раньше, чем многим знакомым.
Она остановилась, в глазах вопрос, пальцы автоматически
почесывают щенка за ушами. Олег понял, кивнул.
— Да, мне доступны еще раньше. Потому и вопросы эти
возникли тоже… раньше.
— Полагаете, что не сегодня-завтра возникли бы и у
меня?
Он помолчал, ответил медленно:
— А вот этого и не знаю.
От его тона по ее спине пробежали мурашки. Олег сидит тоже
так же расслабленно, как и она, солнце уже наполовину погрузилось в море, там
вода горит, как нефтяная скважина, море уже не расплавленное масло, а тяжелый расплавленный
металл багрового цвета, красноватые отблески трепещут на его обнаженной груди,
вроде бы отдыхает, а разговор — просто болтовня мужчины с женщиной, которую
скоро потащит в постель, однако же и он, чувствуется, не только знает радости
слаже, чем бездумное сопение и потение, но и предпочитает их, по возможности,
этим удовольствиям простейших организмов.
Ее сердце забилось чаще, и в то же время рос страх, что не
оправдает его ожиданий, не пройдет какого-то экзамена, не сумеет понравиться в
чем-то большом, главном, более важном, чем искусство визжать и дергаться в
постели.
— Я как-то об этом не задумывалась, — повторила
она осторожно, — но инстинкт, возможно, все еще женский, подсказывает, что
я иду не по ложной дороге. Ведь в сферу духовного входит и рациональное, верно?
Наука и знания — это часть культуры, все более значимая! Хотя да, в целом
культура становится чем-то иным.
— Я говорю о технологии культуры, — сказал он
мягко, но у нее осталось ощущение, что он именно прервал жестко и в нужном месте. —
Когда из культуры уходят чувства, дух, душа, когда она опирается только на
разум, рассудок, интеллект, это уже не культура, а тектура. Помните, уже
подменили, а самого Бога сейчас модно представлять в виде Суперкомпьютера.
Эдакий шик интеллектуалов, знаете ли…
— Это плохо?
— Не знаю, — ответил он задумчиво. —
Попробуйте виноград, чистое солнце в каждой ягоде… Слишком много неясностей
впереди. Если честно, то ясностей намного меньше. Сплошной туман, а идти
придется быстро… даже бежать, все ускоряясь и ускоряясь. Заметим ли пропасть
вовремя? Успеем ли перепрыгнуть с разбега? Конечно, перерастание культуры в
тектуру означает и стирание этнического своеобразия народов, национального
колорита, но это хрен с ним, мне даже не жаль, если культуру запишут в Красную
книгу… лишь бы ей на смену пришло что-то лучше. Увы, пока не вижу.
Она прошептала почти испуганно:
— Простите, Олег, но я как-то об этом не задумывалась.
Я просто жила и радовалась, что могу первой хватать эти новинки.
Он кивнул, она успела заметить в зеленых глазах на миг
вспыхнувшие и погасшие искорки.
— В сложных системах, — сказал он, —
приходится ставить защиту от дурака, но дураком может стать любой человек,
верно? Если помните, эргономика была занята приспособлением техники к человеку,
теперь же человека стараются приспособить к технике. А так как это делать все
труднее и труднее, пошли разговоры о генетическом конструировании человека.
Сейчас такой человек-компьютер, гомутер, становится роботом нулевого поколения.
Нулевого, потому что биологически еще человек, но под давлением среды убираются
все человеческие чувства. Остаются только интеллект и рационализм, они со
временем смогут быть усилены, а затем постепенно можно будет отказаться от
биологической основы…
Она вздохнула:
— Скорее бы.
Он покачал головой:
— Неужели вам в самом деле так хочется?
— Хочется, — ответила она с вызовом. — Ну,
давайте, скажите, что у меня хорошая фигура и красивые длинные ноги! Как можно,
мол, с такими данными отказываться от человеческого тела? А вот так, могу и
отказываюсь. Я не сомневаюсь, что и в синтетическом или железном теле останусь
сама собой.
Он смотрел, слушал, вслушивался, она говорит хорошо,
убедительно, ярко, даже эмоционально, что в ее пользу, но все равно это только
слова, а как поведут, себя люди, вырвавшиеся из биологических тел? Ведь все
многочисленные заповеди, как религиозные, нравственные, этические, —
относятся только к прошлому виду хомо сапиенс. А ему на смену пришел… да-да,
уже пришел, вот он сидит перед ним, хомо футурус, постчеловек, зачеловек, для
которого все это не обязательно, даже смешно, это видно по критическому
осмыслению Викторией истории и культуры, а если не переосмыслению, то еще хуже
— пренебрежению, забвению, ведь история и культура не могут дать мгновенного
подключения к Интернету, а вот крошечный чип в оправе очков дает…
Краешек солнца исчез в море, волны стали темно-лиловыми,
оставаясь все тем же густым маслом. В небе заполыхали ярко-красным облака.
Виктория взглянула на Олега с осторожностью.
— Я не думаю, что мы, новые, должны так уж обязательно
стереть с лица земли тех, кто… не дорос. Ведь когда на земле появились
млекопитающие, они не вытеснили рыб, птиц и гадов. Когда появился человек, он
хоть и потеснил остальных, но не истребляет, прежние живут с ним бок о бок.
Некоторых человек даже берет в дом…
Она погладила щенка по лобастой голове.
— Но не столько для них, сколько для себя, верно? Она
улыбнулась:
— Да, от них столько радости. Это же просто комочек
счастья!
На веранде зажегся мягкий свет, Виктория вскинула глаза,
любуясь маленькими изящными фонариками, Олег же проговорил сумрачно:
— А другие как раз вымерли благодаря деятельности
человека.
— Верно, — согласилась она. — Но от нас самих
зависит оказаться в лагере вымерших или в стане живущих с зачеловеками. Вернее,
не от нас, а от тех, говоря фигурально, кто не захочет из пресмыкающихся
переходить в человека. Я уж точно захочу! Уже хочу.
Олег смотрел в ее лицо с жадным вниманием. Она наконец
решилась поинтересоваться с предельной осторожностью:
— А к чему такой интерес?
— Он неслучаен, — заверил Олег.
Ее глаза сузились в настороженности, но одновременно
заблестели, словно у ребенка, которому пообещали сладкую конфету.
— У вас в самом деле настолько широкие полномочия?
— Шире не бывает, — заверил Олег серьезно. —
Мы с Мраком еще раз посоветовались, он тоже поддержал ваше страстное желание
иметь в мозгу чип-коммутатор. Если не передумаете, завтра можем приступить.
Она подпрыгнула, воскликнула:
— Передумать? С чего бы я передумала?
— Большинство людей, — объяснил он мягко, —
приняли бы эту идею с омерзением, с ужасом, с отвращением. Мы столько бы
выслушали гневных проповедей о недопустимости вмешательства в человеческое
тело, сколько не выслушивал и Сервет от инквизиции… Потому и спрашиваю.
