— Она умирает! — вскрикнула она обвиняюще. —
Там в каюте спит пьяный боров, синий от перепоя… Ребенок охрип от крика!..
Сестра тоже пьяная настолько, что ничего не видит, не понимает… Олег, это
ужасно, ей не больше десяти!
Олег буркнул:
— А у этой какая-то сыпь. Не заразись.
Девочка плакала все тише, вся красная, покрыта волдырями,
губы полопались от жара, в темных струпиках засохшей крови. Виктория
повернулась к парню, тот с философским видом, раз уж не может прогнать
незнакомцев, снова приложился к бутылке и тянул крепчайшее виски, как теленок
сосал бы сладкое молоко.
Как вы можете! — закричала Виктория. — Девочка
может умереть!
— Не умрет, — равнодушно ответил подросток. —
Она уже неделю так… Было хуже.
— Еще хуже?
Едва ворочая языком, он подтвердил:
— Она… была… синяя, хи-хи!.. Как член девственника.
Виктория задохнулась от возмущения, оглянулась на
Олега, потребовала:
— Мы должны немедленно доставить ее в больницу! Он
подумал, посмотрел на солнце:
— Как? Их корыто не доползет к берегу и до утра.
— На твоей яхте, — сказала она решительно,
незаметно перейдя на. — У ребенка, полагаю, временное улучшение… если это
улучшение. Возможно, у нее уже нет сил бороться. Потому и не кричит, а только
плачет.
Он поморщился, оглядел загаженную шхуну. Из раскрытой двери,
откуда Виктория вынесла девочку, удушливый смрад грязных тряпок, остатков
разлагающейся еды, роем вылетают толстые жирные мухи, все блестяще-зеленые, как
жуки-бронзовки, настоящие мухи-падальщицы, помойные мухи, мухи городских
свалок.
— А не проще ли, — предположил он
нерешительно, — затопить это все здесь?
— Олег!
— А что? — удивился он. — Вот сейчас сделаем
дыру в днище, это одна секунда, все это дерьмо опустится на дно, рыбы будут
рады. Кому-то корм, кому-то каюты для жилья.
Парень дернулся, но смолчал, Виктория вскричала возмущенно:
— Ты что? Ты всерьез? Ах да, ты же никогда не шутишь!..
Олег, это маленький ребенок, ему нельзя дать умереть!
— Из нее вырастет гений? — спросил Олег
саркастически. — Вряд ли. Да и зачем нам эти гении, скоро начнем воспроизводить
их сами. Первый ассемблер уже заканчивают, через пару дней начнет готовить две
копии… Виктория, что с тобой?
Она огрызнулась, прижимая ребенка к груди:
— Олег, они все наши! И даже те двое, перепившиеся так,
что плавают в собственной блевотине. Олег!
Он пожал плечами.
— Да я что, я ничего. Я вообще-то готов отвечать, но
как-то подразумевалось, что будем отвечать за достойных, а не всякую… словом,
всякое.
— Я не собираюсь всех их тянуть в светлое будущее
зачеловечества, — огрызнулась она. — Но достойное существование в их
собственном мире можем им обеспечить, помочь… Мы везем этого ребенка к врачам
или нет?
Он шагнул наконец ближе, всмотрелся в девочку.
— Парень прав, — сказал он громко. — Она уже
почти выздоровела. Разве не видишь?
Виктория ахнула, девочка на ее руках заметно потяжелела,
краснота ушла, сыпь и волдыри исчезли, как и гной из глазных впадин. На нее
взглянули чистые детские глаза, а сама девочка озадаченно умолкла, не понимая
перемен в организме.
— Оставь, — посоветовал Олег. — Сейчас мы
ничего не можем сделать. Оставь.
Она послушно опустила ребенка прямо на палубу. Девочка
ухватилась за канат, чтобы не упасть, тонкие ножки едва держали исхудавшее
тельце. Олег погрозил пальцем парню, кивнул Виктории в сторону борта. Она
послушно перевалилась через край, послышался сильный плеск. Олег прыгнул
следом, догнал, ухватил и понесся, разрезая воду, как большая акула. Правда,
любая акула позавидовала бы его скорости.
Глава 10
Виктория озадаченно молчала всю дорогу, даже не спросила,
как это они с такой скоростью, непонятного и так слишком много. Впереди блеснул
металлом белоснежный борт яхты, Олег лихо сделал полукруг, подвел Викторию к
трапу, а когда она вскарабкалась, он уже галантно подал ей руку сверху. Мрак в
позе скучающего плейбоя возлежит в кресле, Тигги танцует перед ним папуасский
танец, украсив голову и тело гирляндами цветов.
— Как успехи? — спросил он и, не дожидаясь ответа,
добавил грозно: — А где рыба? Рыба, спрашиваю, где?
Виктория сказала: — Какие вы разные!
— А что? — удивился Мрак. — О чем еще должен
думать мужчина, попадая в лес, в поле или на море? О добыче, только о добыче!
Тигги спросила капризно:
— Какую тебе еще добычу? А я кто?
— Ах ты ж моя перепелочка, — сказал Мрак
нежно. — Ты права, золотце. Еще как права…
Виктория сняла тяжелые баллоны, Тигги бросилась помогать
освободиться от снаряжения, потом вместе унесли вниз. Мрак хитро смотрел на
Олега.
— Вот уж не поверю, — сказал он, — что ты
потащил ее любоваться морскими звездами.
— Ты прав, — признался Олег. — Ты прав,
волчара. Но все равно ничего сказать не могу, в голове перемешалось. Одно время
Виктория как будто бы доказывала, что она безжалостна к вымирающему виду
человеков! Но сейчас… нет, даже не берусь делать выводы.
Мрак с ленцой наблюдал за его метаниями, проговорил
неспешно:
— Олег, а если этот нравственный закон, о котором ты
так печешься, всобачен вовсе не в биологическое наше?
— А во что же?
— А, скажем, в интеллект… Олег отмахнулся в
раздражении.
— Интеллект как раз и подсказывает рациональность
очищения планеты от всего лишнего, мешающего. А эти тупые двуногие мешают
больше всего! Даже не обязательно эти спивающиеся неудачники, а вообще те, кто
не стремится побыстрее избавиться от животных тел.
— Не обязательно, — возразил Мрак. — Нам же
не приходило в голову стереть с лица планеты всех людей? Оставив, ессно, пару
миллионов баб покрасивее и помоложе? Даже когда мы были тоже… не в животном,
как ты гадко говоришь, облике.
— Мы — другое дело!
— Конечно-конечно, — охотно согласился
Мрак. — Мы — орлы. И все-таки стоит допустить, что мы, поднимаясь по
лесенке, все больше открываем… или познаем грани Великого Замысла. Или на нас,
если хочешь, сильнее действует некое вселенское поле, которое не действует на
камни, почти не действует на амеб, слабо действует на кроманьонцев и уже
довольно сильно влияет на развитых человеков.
Олег поморщился, спросил саркастически:
— То есть этот нравственный закон милосердия вроде бы
некоего генетического кода Вселенной?
— Ну, не генетический, а вроде нисходящей благодати, —
ответил Мрак чересчур серьезно. — Если сверху, то нисходящей, а если Это в
середке, то расходящейся, вроде сияния. Амебы и жабы не понимают, а вот мы…
