Невры, вспомнил Олег, учили детей подкрадываться к зверю,
бить острогой рыбу, искать съедобные корешки — детям это нравилось. В
славянских или германских племенах он наблюдал, как детей обучали обращаться с
оружием. Сперва деревянным, потом, по мере возмужания, уже и железным. Учили
верховой езде… Детям это нравилось еще больше. Сейчас же их заставляют изучать
науки, соревноваться друг с другом на олимпиадах, напрягать мозги над
абстрактнейшей математикой, в то время как старая нервная система,
сформировавшаяся еще задолго до первой цивилизации охотников на мамонтов,
требует бегать, прыгать, метать копье и каменный топор или хотя бы гонять в футбол.
Но, что делать, технологической цивилизации нужны
математики, миллионы математиков, десятки миллионов ученых,
высококвалифицированных инженеров, а ими иначе не стать, как упорно и
настойчиво через грызть гранит наук. Однако же самые стойкие, что так и не
поддались давлению общества, а также самые тупые становятся алармистами,
защитниками окружающей среды, байкерами, безработными, существующими на
пособие, членами молодежных банд или просто грабителями, а также всякого рода
террористами и прочими активными борцами с существующим положением вещей. И,
конечно же, они получают поддержку со стороны мощных структур, предпочитающих
оставаться анонимными, оттуда идут деньги, в прессе деятельность этих крикунов
освещают охотно, называя борцами за свободу, за права, за гуманизм и
раскрепощение.
Несчастные, подумал он мрачно. Они уверены, что власти
слишком уж вмешиваются в личную жизнь, не предполагая, что очень скоро будут
регулировать намного-намного больше, в том числе и такое сакральное, как
генетическая конституция всех рождающихся детей. Это будет сделано обязательно,
сделано жестко, недвусмысленно, и никаких тебе прекраснодушных надежд, что
якобы нравственные нормы не позволят генной инженерии развиваться в опасном
направлении.
Нравственные нормы, как обычно, послужат лишь стопудовой
гирей на шее пловца. К примеру, большинство решит, какие генные изменения
допустимы, а какие — нет. То есть демократически, большинством голосом. И это
большинство будет руководствоваться своими нормами, а всякие меньшинства пошли
в задницу. Конечно, единственное, что могло бы защитить свободу, это полный
отказ от любой генной инженерии, но козе понятно, что это все равно не
сработает в технологически развитом обществе. Слишком велик соблазн переделать
себя так, чтобы чувствовал себя Ньютоном, мускулами мог бы поспорить с самим
Томми Коно, а выглядел бы вечным красавчиком Аполлоном.
— Пешки, — прорычал Мрак. — Если бы не
гуманитарии… Черт, все ведущие писатели выступили против! Да еще с таким
остервенением, что газетчики тут же закричали о новом крестовом походе против
науки вообще!
Олег шел медленно, показывал всем видом, что наслаждается и
утренней прогулкой, и чистым, не загаженным выхлопами воздухом. Бросил с
олимпийским спокойствием:
— Так должно быть, свои шкурные интересы защищают.
— Предатели, — сказал Мрак горько. — Я
писателям так верил, так верил! Помню, за Сирано я как щенок ходил,
зачарованный…
Олег наконец сказал сердито:
— Мрак, ты как ребенок! Гуманитарии просто борются за
свою шкуру. Никогда этот вопрос не стоял, а теперь встал. Они и раньше
набрасывались на науку, покусывали, попинывали, лягали всеми четырьмя копытами,
но все это как бы свысока, с чувством полнейшего превосходства, мол, мы —
высшие, мы — культура, а вы всего лишь неумытые ремесленники, потомки средневековых
кузнецов. И вот сейчас, как видишь…
Мрак кивнул:
— Да, с началом переселения начнут отмирать вообще все
гуманитарные науки.
— Либо останутся, как археология. Мрак хмыкнул
невесело:
— Даже как палеонтология!
— И то верно, — согласился Олег. — Наивно
считать, что на сеттлеретике остановимся. Переселились в новые тела — и ладно!
Думаю, что уже через сотню лет… нет, даже через полсотни, многие с помощью
миллионов ассемблеров в теле начнут переходить на иные основы. Сперва на
молекулярные, потом и на атомарные…
Они подходили все ближе, демонстранты их заметили, двое
поднялись, намереваясь загородить дорогу. Мрак сделал вид, что ничего не
замечает, шел все так же вальяжной походкой уверенного в себе крупного чиновника,
подбородок задран, сказал брезгливо:
— В прошлом веке был кризис теологии, в этом — кризис
всех гуманитариев. Что за жизнь?
— Да с гуманитариями хрен с ними, — ответил Олег
равнодушно, — мне этих болтунов не жалко. А вот сами гуманитарные науки
жаль. Все-таки уйдет огромнейший пласт культуры!.. А пока придет что-то взамен,
пустота может заполниться всякой дрянью.
— Как получается всегда.
Революционеры загородили дорогу, один спросил строго:
— Служащие?
Олег лучезарно улыбнулся:
— Инспектора. Там замечены какие-то нарушения. Если
подтвердится, мы их прикроем.
Парни переглянулись, одновременно шагнули в стороны,
освобождая дорогу. Мрак подмигнул им, пропустил Олега первым, дальше пришлось
пройти через терминал, где их просветили, осмотрели, еще раз сверили допуски, и
лишь затем отворилась вторая дверь. Небо за это время окрасилось в алые цвета,
запылали облака, золотые солнечные лучи поймали самолет в небе, тот вспыхнул и
заблистал, как продолговатый слиток золота.
Олег оглянулся на демонстрантов по ту сторону забора, хмуро
усмехнулся. Можно сколько угодно говорить о недопустимости вмешательства в
природу вообще и в природу человека в особенности, протестовать против
модифицированных продуктов, отказываться от генетически измененного мяса и
зерна, но все эти люди лицемерят, лицемерят по-крупному, хотя многие по своей
дурости даже не понимают, что лицемерят.
А разве не лицемерят те противники прогресса, когда включают
компьютер? Когда пользуются Интернетом? Разве эти люди отказываются от
лекарств, что вносят изменения в организм? Разве не позволяют себе вставлять
пломбы и даже новые зубы, не говоря уже о сердечных клапанах или пересадке
органов?
Уже не человек или не совсем человек тот, кто сдает экзамены
с помощью калькуляторов. Сейчас туристы обзаводятся интерактивными
переводчиками вместо того, чтобы учить множество языков, сейчас каждый десятый
в мире, а каждый второй в Европе и США носит очки со встроенным мощным
компьютером, что сумел стать незаменимым помощником, слугой и даже позволяет
человеку видеть через стекла-дисплеи то, что желает или считает нужным видеть.
Все эти революционеры, а на самом деле, конечно же, контрреволюционеры, вроде
вандейцев, обречены, их не стоит, даже переубеждать, а нужно подать обществу
как можно в более отвратительном виде, чтобы…
Он коротко взглянул на Мрака, смолчал. Что за времена
настали, когда даже Мраку нельзя сказать все, слишком честен, тут же бросится
спасать даже такую дрянь, и все лишь потому, что слабому, мол, надо помогать, а
сильный пусть отбивается сам.
