Собственно, каждый шаг прогресса ограничивает свободу человека,
в то же время как бы предоставляется ну прямо полнейшая свобода выбора, но это
такая свобода, что каждый человек вынужденно, морщась и матерясь, выбирает
ненавистный и проклинаемый прогресс. Так что эти ребята обречены, выплеснем
вас, как грязную воду, не посмотрим, что среди вас затесалось несколько чистых
душ, не фиг плескаться в грязной воде рядом со всякими отбросами общества.
С Мраком пересекли площадь, вошли в ближайшее здание, Олег
выбрал такое, чтобы сообщалось переходами и коридорами с другими, и уже там,
выбрав не просматриваемый телекамерами участок, вошли в абсолютную для земных
приборов невидимость и уже в виде потоков нейтрино пронзили все перекрытия и
нижний слой облаков.
Вообще-то в европейских и американских городах нет таких
уголков, которые не росматриваются с двух-трех сторон телекамерами, но они
нашли местечко под прицелом одной телекамеры, Мрак ее вывел из строя в тот
момент, когда входили в здание, а когда покидали, снова включил, мол, секундная
неисправность.
Они медленно плыли на высоте в сорок километров над
поверхностью планеты, как два неземных демона, всматривались в континенты,
успевая охватить взором миллионы людей, машин, города и заводы, склады,
железные дороги, ядерные центры, аэродромы, боевые корабли, наблюдающие издали за
страшным облаком над Пакистаном и Индией, отдыхающих на пляже и две
соревнующиеся группы альпинистов в Антарктиде, а также всех зверей, птиц и даже
насекомых.
— Домой? — спросил Мрак. — Женщины ждут. Олег
покачал головой:
— Сам видишь, сейчас бредут по кромке воды, Тигги
собирает красивые ракушки, а Виктория… ну, конечно, Виктория разрабатывает два
варианта гашения агрессии в районе Химок. Как ни странно, почти без жертв.
— Почти?
— Запланировано всего пять убитых и около сотни
раненых. Зато выпустит пар из десятитысячной толпы, а заодно надолго
умиротворит два района.
Мрак вздохнул:
— Хорошо, что Тигги всего лишь специалист по мокрой
подписи! А твою Викторию я бы боялся даже в постели.
Олег передернул плечами.
— А я, напротив, боюсь таких, как Тигги. — Почему?
— Не знаю, что с ними делать. Мрак хмыкнул:
— В самом деле?
— Не язви. А что потом? Я не могу просто так болтать ни
о чем.
— Зануда, — сказал Мрак с чувством. — Как
хорошо, что я могу и ни о чем, потому женщинам понятен, и по пивку с
удовольствием, а это — основной массе человечества свой в доску, и вообще я
просто чудо и прелесть! А тебе только с Яфетом говорить, да и то цапаться на
каждом слове!.. Погоди, что-то у тебя кислость такая во взгляде, что цветы
вянут, куда ни глянешь. Мы ж уладили с Бюргером? Уладили?.. Что-то еще?
— Да, — ответил Олег нехотя.
— Что?
— Не могу сказать точно, Мрак. Однако что-то
надвигается еще не бюргерное. Даже не планетное. Со мной уже трижды говорили.
Нет, говорили вроде бы больше, но трижды… гм… отчетливо.
Он запнулся, Мрак с удивлением увидел замешательство на лице
Олега, жадно переспросил:
— Таргитай?
— Нет.
Мрак умолк, некоторое время переваривал лаконичный ответ,
переспросил с дрожью в голосе:
— Враги?
— Еще не уверен. Во Вселенной что-то происходит. Боюсь,
может стрястись и нехорошее.
У Мрака вырвалось:
— Так давай же… Что мы тут застряли?
— Здесь тоже важно, — ответил Олег. Лицо его
выглядело похудевшим, скулы заострились, натянули кожу, а глаза запали. —
Мы должны оставить надежный тыл. Мрак, через сотню лет, если не раньше, здесь
все будут такие же, как мы сейчас. Ничто во Вселенной нас не остановит! Так что
нам сейчас день бы простоять да ночку продержаться…
Некоторое время летели молча, Мрак сказал с неуверенностью:
— Продержимся. Но сейчас над чем ломаешь голову? Олег
хмуро буркнул:
— Над технологической сингулярностью.
— А-а-а, — сказал Мрак с самым что ни есть
понимающим видом, — это да, это хорошее дело. Над нею поломать голову
стоит! Это ты правильно решил, поломать голову над… как это обозвал?
Олег сказал сердито:
— Не выеживайся. Это в самом деле проблема. Вся наша
жизнь скоро полетит вверх тормашками, а тебе все хаханьки. Сейчас
технологическое развитие на наших глазах становится таким стремительным, что
линия вот-вот станет почти вертикальной! Более разумные системы, которые мы
сейчас создаем, смогут создать еще более разумные… к тому же в более короткие,
естественно, сроки. Сначала мир не изменялся тысячелетиями, потом изменения
стали замечаться после пары столетий, теперь счет идет на десятилетия, даже на
годы, завтра будет идти на месяцы, недели, потом на часы, секунды…
— Доли секунды, — продолжил Мрак замогильным
голосом.
— Не остри, — сердито сказал Олег. — Ты
только думаешь, что остришь! А счет в самом деле пойдет на доли секунды. В смысле,
весь мир будет меняться за доли секунды!
Мрак задумался, внезапно передернул плечами. Лицо стало
очень серьезным, бессознательно растянулся почти на милю, захватывая всей
поверхностью тела солнечные лучи, даже посеребрил спину, и летел так, приводя в
замешательство средства ПВО: снова эти НЛО?..
— Знаешь, — проговорил он наконец, — все этот
Бюргер из головы не идет. С какой легкостью он покинул свое тело!
Оправдывается, что из-за старости, болезни и близкой кончины, но я же вижу, что
и молодое тело ему на фиг не нужно. И таких на Земле много, на Викторию
посмотри…
Олег спросил рассеянно:
— И что тебя пугает? Ты сам становился оборотнем.
— Да что оборотнем! Ты тоже оптицывался… Оборотень —
это человек. Как и птица тоже человек. А эти превращаются во что? Кем стал
Бюргер? Кем стремится стать Виктория? На Земле ничего похожего не было.
Оборотни были, а Е-людей не было.
— Видишь ли, — ответил Олег все еще с
рассеянностью в голосе, он о чем-то напряженно думал, и с Мраком разговаривала
едва ли тысячная его часть, — мы не случайно созданы… такими. В теле из
мяса, с двумя руками и ногами, с сердцем слева, почками снизу. Перемести хоть
что-то в сторону, вся цивилизация была бы иной, культура бы другой, и вместо
космоса мы, возможно, рвались бы сперва к центру Земли, а потом в недра
микромира… Потому с этим надо очень осторожно.
— А это не потому, что ты трус?
Олег оморщился, напоминание о трусости задело с той
свежестью, словно ему шестнадцать лет, а обвинение прозвучало впервые.
— Трусость, — сказал он раздельно, — это от
инстинкта сохранения. Так что трусость — это благо.
— Если не чересчур.
