Книга Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений, страница 54. Автор книги Эдмунд Фелпс

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений»

Cтраница 54

Еще одним источником беспорядка многие корпоративисты считали нескоординированностъ, присущую капитализму. Они же стремились как раз к системе согласованных действий. При таком согласовании на микроуровне собственники компании могли бы действовать по определенному плану только в том случае, если на него согласились «заинтересованные стороны», например работники (это так называемое Mitspreche, или представление интересов работников в правлении компании). На макроуровне законодательное действие требовало согласия основных игроков, то есть капитала и рабочей силы (Concertazione). Позднее стали говорить о «социальных партнерах».

Консервативные корпоративисты стремились не просто к порядку, но к старому порядку. Современная культура, с их точки зрения, с ее тягой к переменам разъедала экономический порядок традиционных общин, в которых у людей было ощущение, что они работают ради общих целей своей традиционной культуры. Они оплакивали утрату солидарности. По Фрейду, конфликт между современностью и традицией был в конечном счете «борьбой между индивидуальными притязаниями и культурными требованиями группы» [109]. Тоска по традиционной культуре нашла выражение не только в работах теоретиков корпоративизма, но также и в художественных произведениях группы классицистов, отколовшихся от модернизма в 1920-х годах. Возврат к гармонии и перфекционизму классического порядка был заявлен такими скульптурами, как «Иль-де-Франс» Аристида Майоля, такими картинами, как классические портреты Пикассо, а также такими кинолентами, как документальный фильм Лени Рифеншталь «Олимпия» [110].

Многие социальные критики, по большей части в континентальной Европе, обнаруживали пороки, связываемые с материализмом окружавших их обществ. Они заявляли, что качество жизни в обществе ухудшилось в результате того, что сами они считали распространением алчности. Они порицали экономический разрыв между теми, кто успел оторвать себе большую долю материальных выгод, и теми, кому их не хватало. Также они критиковали силовые стычки собственников и работников, поскольку, как им казалось, и те и другие готовы пойти на что угодно, лишь бы достичь своих материальных целей. Эти темы развивались Римско-католической церковью и в работах так называемого католического корпоративизма. Чтобы облегчить все эти беды, папа Лев XIII обнародовал энциклику «Rerum Novarum», призывавшую работодателей платить работникам заработную плату, которой хватало бы на содержание семьи. Сегодня мы назвали бы это призывом к социальной ответственности. (Можно задаться вопросом, почему экономисты церкви не предложили способ, который не приводил бы к сокращению рабочих мест, ведь можно было бы просто взимать с населения налог, позволяющий финансировать субсидии для найма фабричных рабочих.) Также в «Rerum» было поддержано создание профсоюзов, необходимых для переговоров по улучшению условий труда. Энциклика 1931 года папы Пия XI «Quadragesimo Anno» поддержала корпоративистское изобретение — профессиональные группы и ассоциации производителей. Ни одна из этих энциклик не была направлена против частной собственности, скорее, они призывали собственников к человеколюбию. К этому времени и церковь, и многие, если не все, интеллектуалы отошли от социалистического тезиса, согласно которому для любой достойной цели годилась бы государственная собственность. В «Недовольстве культурой» Фрейд писал: «С уничтожением частной собственности человеческая агрессивность лишается одного из своих орудий, безусловно сильного, но наверняка не сильнейшего», каковым, собственно, и представляется накопление большего, чем у соседа, богатства, но при этом «ничего не меняется в различиях во власти и влиянии; которые предполагают использование агрессивности в своих целях». Сильнейшее неравенство, быстро развившееся в Советском Союзе, подтвердило верность этого пророчества.

Во враждебности по отношению к современной экономике часто выражалось, однако, не желание порядка, каким бы ни был этот новый порядок, и даже не ностальгия по старому порядку, а страх и тревога различных социальных классов, чей социальный статус и даже само выживание оказались в опасности. Современная экономика разрушала социальную иерархию и распределение власти. В обществах средневековой Европы классы были встроены в систему взаимной защиты: крестьяне могли обратиться к властям, например к сеньору данного поместья, потребовав защиты, когда действия какого-то другого сеньора вели к увеличению издержек и снижению доходов. Конкуренцию между производителями можно было предотвратить, разрешив заниматься производством только тем промышленникам, которые получили королевскую хартию. Купцы создавали купеческие гильдии, при помощи которых контролировались цены на основные товары, такие как продукты питания и одежда, и тем самым получали в определенной мере монопольную власть. Ремесленники и мастера создавали профессиональные гильдии, которые обычно занимались регулированием стандартов, а потому и вступлением новых участников в их сферу деятельности. Было ощущение, что условия, запрашиваемые различными группами производителей, санкционировались неписаным общественным договором, хотя эти условия и не всегда определялись «справедливой ценой», о которой рассуждали некоторые богословы.

Напротив, современный капитализм не предлагал общественного договора, да он и не мог этого сделать, оставаясь верным своим ценностям. Поэтому различные группы производителей, купцов, ремесленников и т. д. стали ощущать своеобразную беспомощность, хотя некоторые из них богатели, то есть в материальном отношении не страдали. В некоторых странах производители в недавно сложившихся отраслях иногда защищались ввозными пошлинами, но немногие промышленники, если такие вообще были, имели дело с надежным и стабильным спросом, который был у производителей в традиционной экономике, вследствие эволюции экономики и ее прогрессивного развития. Редкие производители могли надолго сохранить монопольную власть. В результате отдельные производители и их группы потеряли возможность диктовать собственные условия за пределами достаточно узкого списка вопросов, то есть из экономических агентов, устанавливающих цены, они превратились в фирмы, на эти цены не влияющие. При этом они в определенной мере утратили возможность устанавливать стандарты и поддерживать свой престиж. Чувство беспомощности в различных профессиях, отраслях и сферах деятельности могло стать для многих людей источником гнетущей обеспокоенности, перевешивающей удовлетворение, которое они находили в труде. Если они любили дело, которым занимались, и работу, которую делали, у них было еще больше причин страдать от неспособности диктовать свои условия, позволяющие им сохранить свое социальное положение. В Европе 1920-х годов корпоративизм давал надежду на некую защиту от беспрестанных инноваций современной экономики и от ухода потребителей, и позже эту защиту окрестили «социальной». Фермеры могли продолжать свою работу, даже если не всю их продукцию можно было сбыть на рынке. Производители кинофильмов могли теперь получать субсидии, даже если их прежняя аудитория предпочитала больше не смотреть их. Эта обширная «социальная защита», как ее стали называть, оказалась одним из последних элементов корпоративизма, занявших свое место в его системе.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация