В этой главе речь в основном шла о различных аспектах экономической, то есть в высшей мере материалистической эффективности, к которой стремились корпоративизм и социализм. Не слишком отклоняясь от этой материалистической линии, мы можем рассмотреть и другие аспекты. Показательным фактом может быть значительная эмиграция молодежи из Франции в последние два десятилетия. Соответствующие данные в какой-то мере, видимо, подтверждают неспособность континентального корпоративизма создать высокопроизводительную экономику, в которой было бы много рабочих мест. (Тот факт, что волна безработицы, поднявшаяся в период международного финансового кризиса 2007–2008 годов, сбила эту миграцию, не свидетельствует об успехах корпоративистских экономик или, напротив, провалах менее корпоративистских. Просто сейчас слишком рискованно уезжать в поисках свежих пастбищ.) Минус в том, что феномен эмиграции не позволяет выделить действующие изъяны корпоративизма или социализма, он лишь говорит, что такие изъяны существуют. Они могут быть и нематериальными, такими как слишком репрессивные компании или репрессивная экономическая культура.
Неравенство в заработной плате или, если говорить точнее, несправедливое неравенство в заработной плате — еще один параметр результативности, по которому можно оценить корпоративизм. С точки зрения ранее обсуждавшихся данных по неравенству в заработной плате, можно с достаточной точностью сказать, что относительно корпоративистские страны — Италия и Франция, а также в меньшей степени Испания, Голландия, Бельгия и Ирландия, — отличаются меньшим неравенством в заработной плате, чем образцовые современные экономики — Канада, Америка и Британия
[148]. Однако, как уже подчеркивалось ранее, это может означать всего лишь то, что канадцы, американцы и британцы чаще идут на риск, чем жители континентальной Европы. Также на несправедливом неравенстве в заработной плате может по-разному сказываться этническое и расовое разнообразие. Как бы там ни было, в этой главе мы собирались выяснить, достигает ли корпоративизм своих целей, а искоренение неравенства в заработной плате никогда не входило в корпоративистскую повестку. (Например, некоторые корпоративистские страны известны тем, что значительные по численности группы меньшинств так и остались в них неинтегрированными.) Если, как считает корпоративизм, важны достижения и инициативы нации в целом, а не личная свобода, индивидуальные стремления или вознаграждения, тогда сама идея экономической справедливости теряет какое-либо значение. И в самом деле, если брать крупные относительно корпоративистские страны, ни Италия, ни Испания, ни Германия не осуществляли сколько-нибудь серьезных инициатив, нацеленных на устранение неравенства в заработной плате, будь то за счет образовательных программ или субсидирования занятости. (Из стран континентальной Европы только Голландия и Франция тратят значительные ресурсы на повышение заработной платы нижнего сегмента рынка труда.)
В Британии и Америке давно были разработаны сложные механизмы увеличения вознаграждения за низкооплачиваемый труд, но они не относятся к относительно корпоративистским странам с их программой дополнительных выплат сверх заработной платы для работающих бедняков.
Скудость инноваций
Непосредственное наблюдение уже позволяет сказать, что в три последних десятилетия (вплоть до кризиса 2007–2008 годов) рост «большой четверки» континентальной Европы — Франции, Германии, Италии и Испании, — по-прежнему подогревался прогрессом, внешним для этих экономик, то есть в основном (хотя и не исключительно) успехами США. Следовательно, догоняющее развитие этих экономик не было обусловлено значительным возрождением эндогенных инноваций, которые можно было наблюдать в континентальной Европе в 1870-1930-х годах. Если корпоративистские экономики и смогли приблизиться к американской, то произошло это в основном за счет имитации. И если рост опирался на внешние силы, то же самое можно сказать о занятости. Полная остановка инноваций в Америке привела бы к продолжительному спаду в континентальной Европе.
Но что именно сделал корпоративизм в некоторых странах континентальной Европы, чтобы затормозить инновации или не дать им развиться? Можно предположить, что множество барьеров, установленных относительно корпоративистскими экономиками, среди которых барьеры входа на рынок или учитываемые ОЭСР барьеры для развития предпринимательства, мешают или блокируют различные способы повышения производительности. Однако нам будет достаточно найти свидетельства, подтверждающие, что определенный дефект или барьер заблокировали эндогенные инновации или помешали их стимулированию.
Частично этот механизм уже известен. Фондовые рынки страны являются индикатором динамизма ее экономики. Актуальная совокупность перспективных, но еще не разработанных коммерческих идей, — это ключевой вид капитала в предпринимательском секторе инновационной экономики. Ожидаемый размер этой совокупности в ближайшем или среднесрочном будущем, зависящий также от появления дополнительных идей, — это главный фактор, определяющий стоимость фирм в предпринимательской экономике: чем больше эта ожидаемая совокупность, тем выше стоимость компаний и, как мы можем предположить, тем больше оценка этой стоимости на рынке капитала. Для стартапов на начальном этапе их существования это может быть их единственная стоимость, но не для компаний в целом. Другой компонент стоимости предприятий — это принадлежащие им оборудование и заводы, то есть физический капитал. Следовательно, «рыночная капитализация» предприятий страны, которая равна стоимости размещенных акций и выпущенных облигаций в отношении к фактической стоимости физического капитала, является индикатором того, насколько хороши перспективы неразработанных идей с учетом запаса физического капитала. То же самое отношение, которое известно как коэффициент Тобина, использовалось Джеймсом Тобином, который считал его показателем спекулятивного оживления или страха, на основе которого можно предсказать взлеты и падения инвестиционной активности в стране. Мы же, принимая годовой продукт деловой активности страны за грубое приближение к физическому капиталу, построим отношение «рыночной капитализации» к объему продукта и представим это отношение в качестве показателя того, насколько значимы перспективные новые идеи в отношении к величине экономики или предпринимательского сектора. Теоретически это вполне естественный показатель динамизма экономики. Рис. 7.3 в значительной мере подтверждает эту гипотезу.
Мы видим, что отношение рыночной капитализации к продукту в определенной стране оказывается удивительно надежным методом предсказания ее производительности через несколько лет.
