Об этом эффекте предупреждают многие исследователи, не обязательно бихевиористы. Так, Марк Фабер пишет что «чем дольше растут цены на какие-либо активы, тем вероятнее, что кульминацией будет инвестиционная мания и рост цен станут считать постоянным» [Faber 2008, р. 123, 134].
Роберт Рубин
[149], анализируя события конца 1990-х годов, приходит к выводу, что «после 18-тилетного рынка быков, который подогревал сам себя, голоса немногих неверующих ничего не значили. Скептики среди рыночных аналитиков и авторов прогнозов потеряли доверие» [Rubin, Wesberg 2004, р. 326]. «Побочный эффект 18-летнего рынка быков, а это единственный рынок, который видели люди моложе 40 лет, выражался в поддержке нереалистичных взглядов на акции. Уверенность относительно инвестиций в акции и мнение о том, что они будут регулярно приносить от 15 до 20%, а перерывы будут короткими и восстановление будет происходить быстро, стало настолько влиятельным, что это мнение частично пережило и резкое падение, и большие убытки (речь идет о падении 2000–2001 годов. – Е.Ч.) [Там же, р. 331]. “Вы говорите людям о том, что у вас есть все причины думать, что рынок может быть переоценен. А они смотрят на вас и говорят: “Это новая реальность, вы просто не понимаете этого. Вы не понимаете, как изменился мир, – вот почему люди типа вас всегда оказываются за бортом” [Там же, р. 331].
Дэвид Дреман сформулировал примерно то же самое так: «Создается социальная реальность. Мнения сходятся и становятся “фактами”. Эксперты превращаются в зажигателей толпы (дословно cheerleaders – девушки из команды поддержки при профессиональных спортивных клубах. – Е.Ч.), которые одобряют события и сопровождают толпу дальше» [Dreman 1998, р. 370–371].
Из вышеизложенного мы поняли, какие существуют объективные рыночные ограничения на арбитраж. Но помимо этого есть еще и институциональные ограничения, которые не менее сильны. Под институциональными ограничениями я понимаю простую вещь – стимулы, которые действующая система задает менеджерам. (Не будем пока углубляться в вопрос о том, как сложилась сама система.)
Что касается руководства компаний, то мощнейшим стимулом подгонять котировки является все большее распространение схем вознаграждения, предусматривающих предоставление опционов руководству компаний, особенно характерное для американского рынка. По мнению Майкла Дженсена (Michael Jensen) – ведущего исследователя данных схем из числа ученых, занимающихся корпоративными финансами, проблема опционных схем не в том, что они не работают, а в том, что они работают слишком хорошо
[150]. Владение опционами стимулирует менеджеров раздувать котировки акций компаниями всеми мыслимыми и немыслимыми способами, в том числе путем подкрашивания отчетности. А подкрашивание отчетности в последние годы облегчилось за счет распространения деривативов. (Опционы – это тоже деривативы.) Как говорит Дженсен, переоцененные акции – это «наркотик для менеджеров. Ощущения прекрасные, но это абсолютно деструктивно» [Цит. по Lowenstein 2004, р. 198].
В статье «Просто скажите “нет” Уолл-стрит» Дженсен и Фуллер объясняют, чем еще, помимо коллапса и потерь инвесторов, опасно вздутие котировок. Стратегия «котировки любой ценой» приводит не только к тому, что в итоге они падают, но и к тому, что разрушается реальная стоимость компании. В статье приводится пример телекоммуникационной компании Nortel, которая в 1997–2001 годах для поддержания своих растущих котировок вынуждена была приобретать другие компании. Дело в том, что инвесторы ожидали от нее роста, а рост можно было обеспечить только за счет новых поглощений. В результате Nortel купила за этот период 19 компаний, потратив на все 32 млрд долларов, большинство из которых были списаны. Правда, нужно заметить, что во многих случаях она расплачивалась не живыми деньгами, а своими переоцененными акциями, так что реальный ущерб от этих приобретений трудно оценить. И таких примеров в период интернет– и телеком-бума – множество. Дженсен и Фуллер даже придерживаются того мнения, что в коллапсе Enron частично виноват и сам рынок – он вынуждал менеджеров нагромождать незаконные схемы по утаиванию убытков, ожидая от компании прорывного роста и рекордных прибылей. В любом случае разрушение стоимости ведет к дальнейшему падению котировок. Система раскачивается сильнее, чем нужно.
Примерно в том же духе рассуждает и Роберт Бреннер, рассказывающий о роли в раздувании котировок выкупов акций корпорациями, которые, в свою очередь, вызваны опционными схемами. Вот его текст в моем вольном пересказе: до 1980-х годов выкупы акций не были распространены. Они стали популярны в эпоху LBO
[151], в 1980-е годы, и производились, как правило, на заемные средства, чему немало способствовал тот факт, что проценты по таким кредитам, согласно законодательству США, можно целиком списывать на себестоимость. К выкупу акций стали прибегать не только специалисты по LBO, но и сами корпорации в надежде ускорить рост курса. В 1983–1990 годах на долю нефинансовых корпораций пришлось 72,5% всего объема выкупа акций; таким образом, они стали главным двигателем роста цен. Все такие выкупы финансировались за счет долга, и на цели выкупа пошло примерно 50% всех заимствований, сделанных нефинансовыми корпорациями за указанный период. В 1990–1993 годах из-за финансового кризиса этот процесс замедлился, но в 1994 году возобновился с новой силой, опять же, целиком за счет привлечения долга. Рост курса акций становился все более явным мотивом. В 1994–1998 годах объем выкупов корпорациями собственных акций вырос в четыре раза и достиг 170 млрд долларов в 1998-м и 146 млрд долларов в 1999 году, что составило около 60% всех выкупов в эти годы. Казалось бы, в условиях роста курса акций динамика должна была бы быть обратной, ведь финансировать такие покупки за счет долга становилось все дороже и дороже. Рост объемов выкупов объясняется неослабевающим давлением на менеджеров давать акционерам как можно более высокую отдачу в кратчайшие сроки. Но он отражал и интересы высших руководителей компаний, которые, по мере того как цена акций росла, получали все возрастающую долю своего компенсационного пакета в виде опционов. В 1994–1998 годах компании использовали на выкуп собственных акций 509 млрд долларов – это чистые затраты, то есть с учетом выкупа собственных акций в ходе слияний и поглощений и за минусом новых средств, привлеченных от IPО. На это было потрачено около 50% всего привлеченного долга. Таким образом, выкупы акций сыграли фундаментальную роль в раздувании пузыря на фондовом рынке [Brenner 2002, р. 147–148, 150–151].
