Взращенный на идеях Ломброзо, Сержи, раннего Тарда и некоторых других итальянских и французских авторов, в «Преступной толпе» Сигеле говорит о том, что не только животные, но и люди имитируют поведение друг друга. Предыдущие авторы, в частности Тард, о котором речь пойдет ниже, уже предлагали этому разные объяснения: нравственная эпидемия, социальная имитация и гипнотическое внушение. Спигеле добавляет: в толпе легче распространяются примитивные (эмоциональные) тенденции, нежели цивилизованные (рациональные). Чем больше людей охвачено определенной эмоцией, тем она будет сильнее. В результате в толпе возникает некое ментальное единство, что-то вроде «души толпы».
Сигеле пишет: «Демонстрации образуются всегда меньшим числом людей, чем то, которое в конце концов принимает в них участие. В этом случае подражательное внушение оказывает свое влияние не только непосредственно, в том смысле, что к первой группе демонстраторов присоединяются из любопытства уличные праздношатающиеся, но и косвенным образом, в том смысле, что большинство, узнав из газет или каким либо иным образом, что такая-то демонстрация состоится в такой то день и в таком-то месте, скажет себе: нужно будет пойти посмотреть! – и пойдет туда на самом деле.
Таким образом, во всех сборищах – лиц, знающих истинную их цель, очень мало: большинство идет, как оно само выражается, посмотреть.
В этом и заключается психологическое условие первых моментов образования толпы; не следует, однако, полагать, что так дело продолжается долго. Мало-помалу, по мере того как демонстрация увеличивается и раздалось уже несколько криков или, если речь идет о митинге, по мере того как речи ораторов зажигают аудиторию, в разнородном агрегате толпы происходит довольно странное явление: разнородность заменяется почти совершенной однородностью. Более трусливые, видя, что дело становится серьезным, удаляются при первом удобном случае; те же, которые остались, волей-неволей доходят до одной и той же степени возбужденности: мотив, соединивший несколько первых индивидов, становится известным всем, проникает в ум каждого, и тогда толпа приобретает единодушие» [Сигеле 1998, c. 4 5–46]. Согласно Сигеле, толпа всегда более эмоциональна и менее рациональна, чем отдельный человек.
А во Франции начинающий антрополог Анри Фурниаль (Henry Fournial) в 1892 году защищает диссертацию, посвященную «преступной толпе», но с фокусом на ее психологические закономерности. Он говорит об имитации, подчеркивая, что низкие инстинкты более заразительны, чем благородные порывы. Он обращает внимание на то, что в истории Запада и Востока в основе широких движений масс зачастую лежал престиж лидера. Механизм влияния лидера – внушение, гипнотизм, сомнамбулизм. Но иногда имитация принимает и нездоровые формы. Иллюзии и заблуждения толпы принимают форму эпидемии, как это случилось во время Французской революции и Восстаний Парижской Коммуны (1870–1871).
«Психология толпы» ле Бона была опубликована в 1895 году. Это труд зрелого ученого. К моменту выхода книги ле Бон чем только в жизни не занимался – антропологией, историей древних цивилизаций, этнографическими исследованиями на Ближнем Востоке и в Индии, где провел несколько лет. К концу 1880-х годов его интересы смещаются в сторону актуальной темы – психологии толпы. Актуальность была не только теоретическая. 1880–1890-е годы во Франции – это годы зарождения фашистских и социалистических движений. Из французских фашистским ныне считается буланжизм – движение, лидером которого был крайне популярный генерал и «министр войны» – так тогда называлась должность министра обороны – Георг Буланже. Он провел в армии радикальные реформы, направленные на повышение ее боеспособности и улучшение условий жизни солдат и офицеров. Но главное – Буланже обещал французам «как только так сразу» освободить от немецкой «оккупации» Эльзас-Лотарингию, которая отошла Германии после победы во Франко-Прусской войне в 1871 году. Всеми своими действиями он показывал, что готовится к войне: закрыл границу, отменил отпуска в армии, готовился к мобилизации, составил текст ультиматума; на вопрос журналистов о том, не означает ли это войну, заявлял: «Да, но я готов!» Когда воинствующий генерал был снят с поста, он быстро стал национальным героем шовинистического толка. Возникло движение его сторонников. Считается, что фашистские настроения в обществе зарождаются на фоне экономического кризиса и после проигрыша войны, поскольку это оскорбляет национальные чувства. Так было во Франции 1880-х годов. По мнению исследователей этого периода французской истории, Буланже победил бы на президентских выборах, если бы баллотировался, но он от президентской гонки отказался. Почему он не захотел высшей власти, не до конца понятно. Сорок лет спустя в Германии в аналогичных условиях Гитлер захотел ее – и получил!
В это же время набирает силу и рабочее движение. В одном только Париже в 1890 году праздновать Первое мая выходят 100 тыс. человек. В 1893 году левые получают по результатам выборов 171 место в парламенте
[42], а также становятся членами кабинета. Социалистическое движение угрожает скинуть правящую элиту. В 1894 году итальянский анархист убивает французского президента Карно, кстати, родственника ле Бона. Ощущение коллапса режима становится все более явственным. На этом фоне и появляется книга ле Бона, которая становится интеллектуальным бестселлером (между прочим, ле Бон чуть позже публикует и книгу, посвященную социализму).
Ле Бон, смотревший на толпу сверху вниз, отзывался о ней самым нелицеприятным образом. По его мнению, толпа неумна, неспособна к размышлению, но, как мы могли видеть на основе анализа работ предшественников ле Бона, эта мысль автора не является пионерской. Известный современный французский социолог Серж Московичи, автор замечательной книги «Век толп», приводит примеры еще более ранних «выходов на тему»: «…Солон утверждал, что один отдельно взятый афинянин – это хитрая лисица, но когда афиняне собираются на народные собрания в Пниксе, уже имеешь дело со стадом баранов. Фридрих Великий очень высоко ценил своих генералов, когда беседовал с каждым из них по отдельности. Но при этом говорил о них, что собранные на военный совет, они составляют не более чем кучку имбецилов. Поэт Грильпарцер утверждал: “Один в отдельности взятый человек довольно умен и понятлив; люди, собранные вместе, превращаются в дураков”» [Московичи 1996, с. 3 8–39]. Вопросом, почему толпа не мыслит, задавался еще Ги де Мопассан: «Одно народное изречение гласит, – пишет он, – что толпа “не рассуждает”. Однако почему же толпа не рассуждает, в то время как каждый индивид из этой толпы, взятый в отдельности, рассуждает? Почему эта толпа стихийно совершит то, чего не совершит ни одна из ее единиц?» [Цит. по Московичи 1996, с. 42].
Толпа восприимчива, принимает иллюзии за действительность. «Как у всех существ, неспособных к рассуждению, – пишет ле Бон, – воспроизводительная способность воображения толпы очень развита, очень деятельна и очень восприимчива к впечатлениям. Вызванные в уме толпы каким-нибудь лицом образы, представление о каком-нибудь событии или случае по своей живости почти равняются реальным образам. Толпа до некоторой степени напоминает спящего, рассудок которого временно бездействует и в уме которого возникают образы чрезвычайно живые, но эти образы скоро рассеялись бы, если бы их можно было подчинить размышлению. Для толпы, неспособной ни к размышлению, ни к рассуждению, не существует поэтому ничего невероятного, а ведь невероятное-то всегда и поражает всего сильнее.
