А вот и о росте производительности труда в результате внедрения электроприборов – правда, не в промышленности, а в домашнем хозяйстве: «На Цветущих Холмах и в других зажиточных кварталах Зенита, особенно среди “молодоженов”, было много женщин, которые ничего не делали. Хотя прислуги они держали мало, но при газовом отоплении, электрических плитах с мойками для посуды и пылесосами в выложенных кафелем кухнях квартиры у них были настолько удобные, что домашней работы делать почти не приходилось, а кроме того, их стол главным образом состоял из полуфабрикатов и готовых закусок. Редко у них бывало больше одного-двух детей, чаще браки были бездетными, и хотя существовала легенда, будто мировая война приучила людей считать всякую работу респектабельной, их мужья не позволяли им “тратить время зря и забивать себе голову дурацкими идеями”, занимаясь бесплатно общественной деятельностью, и еще больше возражали против платной работы, чтобы не было повода для разговоров, будто мужья их плохо обеспечивают. Забот по дому им хватало часа на два, не больше, а в остальное время они объедались шоколадом, ходили в кино, разглядывали витрины магазинов, собирались по двое, по трое сплетничать и играть в карты, робко мечтали о любовниках, которых и в помине не было, и накопляли невероятную энергию, находившую выход в грызне с мужьями».
В другом произведении того же Льюиса – повести «Человек, который знал Кулиджа», находим
[118]: «И чего я только для Мэми не делал – и чего ей только не дала современная американская наука! Ты подумай, как облегчают жизнь консервы, а магазины полуфабрикатов, где все – от салата до холодной индейки – покупаешь в готовом виде, прямо подавай к столу, а свежий хлеб в булочной – ведь его не надо печь дома. Только подумай об электромойке для посуды – работа хозяйки сводится, можно сказать, к минимуму – и о пылесосе. Что за изобретение! Не надо больше подметать и выколачивать ковры – пусть проповедники толкуют обо всяких таинствах; изобретя пылесос, Америка дала миру собственное таинство, и оно останется, когда колонны Акрополя рассыплются в прах».
И еще один пассаж: «Я не меньше кого другого восхищаюсь Америкой Авраама Линкольна, Эмерсона, По, Натаниэля Готорна (американский писатель второй трети XIX века. – Е.Ч.). Но эти джентльмены жили слишком рано и не могли представить себе, с одной стороны, нацию в сто десять миллионов человек, которая дает свои идеалы всему миру и руководит им, а с другой – новый уровень жизни: радио вместо фисгармонии, электролампа с художественным абажуром вместо старинной керосиновой и журнал с двухмиллионным тиражом вместо старой пыльной книги, переплетенной в телячью кожу».
Что касается радио, то, согласно переписи населения 1930 года, 12 млн семей имели радиоприемник. Приемник стоил около 1000 долларов, но на него копили и самые бедные [Каспи 2008, с. 158].
Еще нужно отметить такое явление, как стандартизация: «например, было 78 видов корзин для сбора винограда. Слишком много. Решили, что достаточно одиннадцати видов. От 210 форм бутылок переходят к 20; от 175 типов автомобильных колес к 4; от 66 размеров кирпичей к 7; от 287 видов шин к 32; от 428 размеров кнопок и гвоздей к 181; от 4460 пружин для кровати к 2; от 49 бутылок для молока к 9; от нескольких тысяч упаковочных коробок к 15.
Исчезало разнообразие в пользу единообразия, что многие считали прискорбным. Но ведь подобное упрощение было направлено на повышение производительности. Судите сами. Один фабрикант, специализировавшийся на продовольственных товарах, решил сократить на 89% предлагаемый им ассортимент каталога. В результате он смог на 73% сократить штат персонала, снизить затраты на рекламу на 78%, накладные расходы сократились на 80%, и продажи выросли в 6 раз» [Там же, с. 5 0–51].
Самыми «горячими» акциями в 1920-е годы были акции химических концернов, производителей электрооборудования и энергораспределительных компаний. Поверите ли вы мне, если я скажу, что последние активно занимались финансовым инжинирингом, в период кризиса такие обанкротились, а генеральным директорам двух компаний были предъявлены уголовные обвинения [Napier 2007, р. 104]. Так что история с Enron не нова! Еще были в моде и авиационные акции, всплеск интереса к ним связан с полетом в Париж пилота Чарльза Линдберга в мае 1927 года. Это был первый беспосадочный одиночный перелет через Атлантику. Предыдущие 12 попыток закончились неудачно, из них шесть – смертями. Слава Линдберга была примерно такой же, как и у Юрия Гагарина после первого полета в космос.
Итак, Фишер и многие другие полагали, что по вышеизложенным причинам экономика вошла в новый режим продолжительного быстрого роста. Оценка Фишером будущего роста в 1929 году была выше, чем в 1924-м. По мнению Барски и де Лонга аргументы Фишера представляются разумными: показатель P/DIV был несколько выше, чем в 1900-е или 1910-е годы, но и темп роста экономики тоже был выше. И Фишер мог оказаться правым, ведь, например, те инвесторы, которые продали акции в 1956 году, уверенные в том, что послевоенный бум вскоре прекратится, сделали ошибку [Barsky, De Long 1990, р. 274]
Еще один современный исследователь, Джеральд Сиркин (Gerald Sirkin), напротив, спорит с Фишером. Используя для оценки акций простейшую формулу
[119], Сиркин подсчитал, какой темп роста в будущем оправдывает пиковые котировки. У него получилось следующее: чтобы оправдать P/E индекса Доу-Джонса (20,4), нужно, чтобы 8,9%-ный рост в год сохранился в течение следующих десяти лет [Sirkin 1975, р. 228]. По мнению Сиркина, высокого пятилетнего роста явно недостаточно для того, чтобы делать заключения о том, что такие темпы стали «постоянными»
[120].
Как и в эпоху Интернета, технологические инновации привели не только к росту производительности труда в реальном секторе, но и сделали акции доступными для широкой публики. В 1920-е годы расплодились «левые» брокерские конторы (по-английски – boiler rooms и bucket shops), которые продавали акции широкой публике по телефону [Shiller 2005, р. 143].
Расхожим убеждением относительно фондовой мании 1929 годов является массовость участия в игре на фондовом рынке. В этой связи очень часто цитируется тот самый пассаж из воспоминаний биржевого спекулянта начала века Бернарда Баруха о попрошайке, который я упоминала во введении. И сейчас я его процитирую: «Рядом с моим офисом на Уолл-стрит обычно сидел один попрошайка, которому я часто давал милостыню. В один прекрасный день в период сумасшествия 1929 года он остановил меня и сказал: “У меня для вас есть хорошая подсказка (tip)”.
