Книга Курс любви, страница 5. Автор книги Ален де Боттон

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Курс любви»

Cтраница 5

Любовь достигает своей высоты в такие моменты, когда оказывается, что наши возлюбленные понимают (куда яснее, чем другие, и, наверное, даже лучше, чем мы сами) все беспорядочное, сбивающее с толку, и постыдное, что прячется в нас. И то, что кто-то принимает, сочувствует и прощает нас, подпитывает наше желание доверять и давать любовь этому человеку. Любовь – это благодарная плата за понимание нашей беспокойной и запутанной души.

– Опять включил свой режим «раздраженно-оскорбленно-сдавленно-безмолвный», – ставит она диагноз однажды вечером, когда интернет-сайт по аренде машин, который использовал Рабих для заказа себе и четверым своим коллегам мини-фургона, завис в самый последний момент, оставив сомнения: верно ли было понято все, что ему требовалось, и прошла ли его оплата по карточке. – По мне, так ты должен прорычать, как-нибудь выругаться, а потом залезть в постель. Я б не возражала. Может, даже позвонила бы утром в эту арендную контору от твоего имени.

Ей как-то сразу удается разобраться в его неспособности выразить свой гнев. Она видит, как он превращает трудности в безмолвное отвращение к самому себе. Не стыдя его, она способна определить и назвать формы, какие порой обретает его безумие. С той же точностью улавливает она и его страх оказаться недостойным в глазах своего отца и – в более общем смысле – в глазах любого другого мужчины, наделенного властью. По пути в «Джордж-отель» на первую встречу с его отцом она прошептала Рабиху безо всяких предисловий: «Просто вообрази, будто его мнение обо мне не имеет никакого значения – или, если вдуматься, о тебе». И Рабих почувствовал себя, как тогда, когда возвращался с другом из самой темной чащи леса, и увидел, что злобные фигуры, некогда ужасавшие его, при свете дня на самом деле всего лишь валуны, которые отбрасывали причудливые тени.


Есть в начальном периоде отношений некий момент освобождения, возможность наконец-то раскрыть все то, что было всегда скрыто за рамками приличия. И нам хватает сил признаться, что на самом деле мы вовсе не здравомыслящие, достойные, устойчивые и нормальные, какими предстаем в обществе. Мы можем быть инфантильными, вздорными, дикими, мечтательными, быть оптимистичными, циничными, ранимыми и многоликими – и все это возлюбленный поймет и примет нас.


В одиннадцать ночи, уже поужинав, они отправляются снова перекусить, прихватив из «Лос-Аргентинос» на Престон-стрит обжаренные на огне ребрышки, которыми лакомятся при лунном свете на лавочке в парке Медоус. Они говорят друг с другом, забавно коверкая язык: она потерявшаяся туристка из Гамбурга, разыскивающая Музей современного искусства, он же мало чем может ей помочь, – ему, краболову из Абердина, непонятна ее необычная интонация. Они словно вернулись в детство. Они прыгают на кровати. По очереди катают друг друга на качелях. Они сплетничают. Побывав на какой-нибудь вечеринке, неизменно заканчивают тем, что отыскивают недостатки у всех гостей, их взаимная симпатия растет во время роста несимпатии к другим. Они восстают против проявлений лицемерия в повседневной жизни. Одно на двоих в них чувство отречения от всяческих тайн. Они должны нормально откликаться на имена, навязанные им остальным миром, использованные в официальных документах и в ходу у государственных бюрократов, но любовь вдохновляет их на создание прозвищ, которые более точно подходят соответствующим источникам их нежности. Кирстен таким образом становится Текл, что на шотландском просторечии означает «здо́ровская», и для Рабиха звучит озорно и наивно, ловко и решительно. Он же тем временем становится Сфуфом, по названию ливанского миндально-манного пирожного с анисом и куркумой, которым он угостил ее в кулинарии на Николсон-стрит – и которое своей сдержанной сладостью и левантийской экзотичностью идеально отвечало ее представлению о бейрутском мальчике с печальными глазами.

Секс и любовь

Для их второго (после поцелуя в Ботаническом саду) свидания Рабих предложил поужинать в тайском ресторанчике на Хау-стрит. Он приходит туда первым, его проводят к столику возле аквариума, плотно набитого омарами. Она опаздывает на несколько минут, одета очень буднично: старые джинсы и кроссовки, – никакой косметики, очки вместо контактных линз. Разговор начинается неловко. Рабиху кажется, что уже никак нельзя вернуться к той близости, достигнутой ими вместе в прошлый раз. Они словно бы вновь переместились в то время, когда были просто знакомыми. Завели разговор о его матери, об отце, о каких-то им обоим известных книгах и фильмах. Однако он не смеет коснуться ее рук, даром что она держит их в основном на коленях. Представляется естественным, что она могла бы и передумать. И все же, стоит им оказаться на улице, как напряжение спадает. «Не хочешь выпить травяного чаю у меня? – спрашивает она. – Тут недалеко». И они проходят несколько улиц до жилого квартала, поднимаются на последний этаж, где у нее крохотная, но все же прекрасная квартирка, откуда видно море и по всем стенам которой развешаны фотографии, сделанные Кирстен в разных местах Северо-Шотландского нагорья. Рабих успевает заметить в спальне на кровати громадную кучу беспорядочно сваленной одежды.

– Я перемерила почти все, что у меня есть, а потом подумала: «Да черт с ним, – доносится до него ее голос, – все едино!» – Кирстен на кухне заваривает чай. Он заходит туда, берет со стола банку и обращает внимание на то, как странно выглядит написанное слово «ромашка». – Все-то ты подмечаешь, – шутливо и тепло произносит она.

Сказанное воспринимается как своеобразное приглашение, так что он подходит и нежно целует ее. Поцелуй длится долго. Им слышно, как где-то рядом закипает чайник, потом стихает. Рабих гадает, как далеко он может зайти. Он гладит шею Кирстен, ее плечи. Осмеливается ласкающим движением пройтись по ее груди и понапрасну ждет ее реакции. Его правая рука проходит набегом по ее джинсам – очень легко – и оставляет след на бедрах. Он понимает, что сейчас, возможно, дошел до последних пределов допустимого на втором свидании. И все же рискует вновь отправить свою руку на разведку, на сей раз чуть более целеустремленно, ведя ею снизу по джинсам, в такт надавливая ей между ног. Так начинается один из самых эротичных моментов в жизни Рабиха, поскольку Кирстен, ощутив его руку, совсем-совсем слегка подается вперед ей навстречу, а потом еще чуть-чуть. Она открывает глаза и улыбается ему, а он в ответ – ей. «Вот тут», – произносит она, подводя его руку к одному весьма особенному месту рядом с нижней частью «молнии» ее джинсов. Ласка длится еще с минуту или около того, а потом Кирстен опускает руку, берет его за кисть, поднимает руку повыше и упирает ее в пуговицу у себя на поясе. Вместе они расстегивают ей джинсы, и она берет его за руку, дает нырнуть под эластичную ткань своих черных трусиков. Он ощущает тепло Кирстен, а секунду спустя и влажность – доказательство желания и возбуждения.


Страстное влечение поначалу может показаться просто физиологическим феноменом, результатом пробудившихся гормонов и раздраженных нервных окончаний. Но по правде дело тут не в чувствах, а в том, что тебя одобрят и ты наконец покончишь с одиночеством и стыдом.


Ее ширинка распахнута, лица у обоих горят. С точки зрения Рабиха, влечение, эта смесь утешения и возбуждения, накрывает еще и потому, что долгое время подавлялось: Кирстен почти не давала понять, что подобное и в самом деле у нее на уме. Она ведет его в спальню, сбрасывает кучу одежды на пол. На тумбочке у кровати лежит роман Жорж Санд, который она читает и о котором Рабих даже не слышал. Там же лежат и сережки, в рамке стоит фотография Кирстен в форме на фоне начальной школы с матерью.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация