Она улыбается, когда Сэм вдвигается на скамью напротив нее. Но улыбается не слишком широко: слабо, меланхолично. Перед ней бокал белого вина, едва початый. Сэм берет то же самое. Пауза. Кто начнет первым? У Сэма встают дыбом волосы на затылке. На стене за головой женщины висит плоский экран. Показывают наступающую на город метель – она как огромная бесшумная волна конфетти.
– Похоже, мы тут застрянем, – говорит женщина.
– Давайте выпьем за это, – отвечает Сэм, распахивая большие голубые глаза. Он смотрит прямо в глаза женщине и поднимает бокал. Ей ничего не остается, как поднять в ответ свой.
«Да, это он, точно, без вопросов. Я в тот вечер, когда снегопад был, работал в баре. Этот человек пришел с отпадной блондинкой в черном, и мне показалось, они договорились, если вы понимаете, о чем я. Как они уходили, я не видел. Спорим, по весне ее найдут в сугробе, когда начнет таять снег?»
– Значит, вы заглянули внутрь, – говорит она.
– Да, заглянул, – отвечает Сэм. – Кто он такой? Что произошло?
Он надеется, что женщина не разразится слезами, это его разочарует. Но нет, она ограничивается дрожащим подбородком и прикушенной губой.
– Это было ужасно, – произносит она. – Это была ошибка. Он не должен был умереть.
– Но умер, – добрым голосом поощряет ее Сэм. – Бывает.
– Да, бывает. Я даже не знаю, как рассказать, это все так…
– Доверьтесь мне, – говорит Сэм. Она ему не доверится, но притворится.
– Он любил… Клайд, он любил, чтобы его придушивали. Мне это не доставляло особого удовольствия. Но я любила его… была влюблена в него… поэтому делала, как он просил.
– Ну конечно, – говорит Сэм. Жаль, что у мумифицированного жениха появилось имя: «Клайд» звучит по-дурацки. Лучше бы он оставался безымянным. Ясно, что она врет, но что именно в ее рассказе ложь? Когда Сэм врет, он предпочитает держаться поближе к истине, чтобы меньше выдумывать, меньше запоминать. Так что, может быть, что-то из ее слов и правда.
– И потом он… вот.
– И потом он – что?
– Умер. У него начались конвульсии, но я думала, это он просто… ну, вы понимаете… как обычно. Но я перестаралась. А потом не знала, что делать. Это было за день до нашей свадьбы! Я много месяцев все организовывала, заказывала! Пришлось сказать, что он оставил мне записку, сбежал, исчез, бросил меня. Я была жутко расстроена! Мне уже все привезли – платье, торт, вот это все. И я, это звучит ужасно, но я его одела, полностью, вплоть до гвоздики в петлице, он был такой красивый. А потом я все уложила в отсек на складе. Я плохо соображала. Я так ждала этой свадьбы, и мне почудилось, что сложить все вместе и значит сыграть свадьбу в каком-то смысле.
– Вы сами его туда привезли? Вместе с тортом и всем прочим?
– Да, – говорит она. – Оказалось не так уж трудно. У меня была погрузочная тележка. Знаете, для переездов, для тяжелых вещей, мебели и прочего.
– Удачно придумали, – говорит Сэм. – Вы очень находчивая.
– Спасибо.
– Вот это история. Такому мало кто поверит.
Женщина опускает глаза, смотрит на стол.
– Я знаю, – отвечает она несчастным голоском. Потом поднимает взгляд. – Но вы же верите, правда?
– Я по природе недоверчив, – говорит Сэм. – Скажем, так – я верю вашим словам. Пока что.
Может, потом он вытянет у нее всю правду. А может, и нет.
– Спасибо, – повторяет она. – Вы никому не расскажете?
Дрожащая улыбка, прикушенная губа. Она явно переигрывает. Как все было на самом деле? Она проломила ему голову бутылкой шампанского? Впрыснула смертельную дозу? Какая сумма денег была замешана и в какой форме? Без денег тут не обошлось, это точно. Может, она запустила руку в банковский счет бедняги, а он заметил?
– Идем, – говорит Сэм. – К лифту налево.
В номере темно, если не считать слабого света, идущего с улицы. Шум уличного движения – и без того слабый – приглушен. Снег валит уже всерьез: хлопья мягко шлепают о стекло, словно армия мышей-камикадзе бьется грудью в окно, пытаясь прорваться внутрь.
Сэм держит женщину в объятиях. Нет, не так, он ее удерживает, придавливает, и это безумно возбуждает, электризует, он ничего подобного в жизни не ощущал. Она словно гудит от высокого напряжения, от опасности, как высоковольтный провод; она – незаземленная розетка; она – сумма его собственного незнания, всего, что он не понимает и никогда не поймет. Стоит отпустить хоть одну ее руку – и, возможно, это будет его смерть. Стоит повернуться к ней спиной. Не бежит ли он сейчас, спасая свою жизнь? Не бьет ли ему в спину хриплое дыхание?
– Мы с тобой созданы друг для друга, – говорит женщина. – Мы должны всегда быть вместе.
Может, она и тому, другому, говорила эти же слова? Его скорбному, высохшему двойнику? Он хватает ее за волосы, кусает ее рот. Он пока впереди, и расстояние между ними растет. Быстрее!
Никто не знает, где он сейчас.
Мне снилась Женя с красными зубами
[29]– Вчера ночью мне приснилась Женя, – говорит Коринна.
– Кто? – переспрашивает Тони.
– Ах, поганка! – восклицает Роза. Уида, Кориннина собака, черно-белая помесь загадочной породы, только что проехалась грязными лапами по новому пальто Розы. Пальто оранжевое – возможно, не самый удачный цвет. Коринна уверяет, что Уида обладает особо тонким восприятием и что следы ее лап – на самом деле послания. «Что Уида пытается мне сказать? – гадает Роза. – Что я похожа на тыкву?»
Осень. Три подруги гуляют по оврагу, шурша опавшими листьями. На такую прогулку они выходят еженедельно. Они заключили между собой договор – больше двигаться, чтобы подстегнуть образование аутофагов в организме. Про аутофаги Роза вычитала в каком-то медицинском журнале, сидя в приемной у зубного врача; оказывается, в человеческом организме куски клеток съедают другие куски, больные или умирающие. И такой внутриклеточный каннибализм способствует долголетию.
– Кто поганка? – спрашивает Коринна. У нее длинное, белое, гофрированное лицо и длинные, белые, гофрированные волосы, и она как никогда похожа на овцу. Или на ангорскую козу, думает Тони, которая всегда предпочитает конкретику. Устремленный внутрь себя взгляд, словно его обладательница что-то сосредоточенно пережевывает.
– Я не про твой сон, – говорит Роза. – Я про Уиду. Уида, сидеть!
– Она тебя любит, – нежно говорит Коринна.
– Уида, сидеть! – повторяет Роза, уже раздраженно. Уида уносится прочь.
– Она такая энергичная! – восклицает Коринна. Она обзавелась собакой три месяца назад и уже тает от умиления каждый раз, когда эта блохастая дворняга что-нибудь выкинет. Можно подумать, что Коринна самолично ее родила.
