Когда Тобиас уходит за пределы слышимости, она закрывает дверь и начинает подготовку ко сну по заведенному порядку. Сначала снять туфли и надеть тапочки, лучше всего не торопясь. Потом снять одежду, расстегивая одну липучку за другой, вставить вешалки (хоть как-то) и повесить одежду в шкаф. Нижнее белье – в корзину для белья, оно уже давно туда просится. Катя завтра с ним разберется. Пописать в унитаз обошлось без жертв. Спустить воду. Принять витамины, биоактивные добавки и все прочие таблетки. Запить водой в достаточном количестве – очень неприятно, когда они растворяются в пищеводе. Ей удается успешно проглотить все и не подавиться.
Ей также удается принять душ и не упасть. Она крепко держится за перила и не злоупотребляет гелем для душа, он скользкий. Вытираться лучше сидя; многие пытались вытирать ноги стоя, и последствия были плачевны. Она мысленно делает пометку: завтра позвонить в обслуживание, пусть назначат ей прием в салоне красоты, чтобы подстричь ногти на ногах. Еще одно дело, которое она больше не может делать сама.
Ночная рубашка, чистая и сложенная, ждет на подушке – ее бесшумно положили туда руки невидимой обслуги, пока Вильма ходила на ужин, и сама постель приготовлена для сна. На подушке, как обычно, шоколадка. Вильма нащупывает ее, освобождает от фольги и жадно ест. Такие заботливые мелочи выгодно отличают «Усадьбу «Амброзия» от конкурентов, говорилось в рекламной брошюре. Побалуй себя. Ты этого достойна.
Наутро Тобиас опаздывает к завтраку. Вильма сначала чувствует это, потом проверяет с помощью говорящих часов на кухне, еще одного подарка Элисон: нажав кнопку – если удастся ее нашарить – слышишь голос, который называет текущее время. Снисходительный, как у учителя математики во втором классе. «Сейчас восемь часов тридцать две минуты. Восемь тридцать две». Потом наступает восемь часов тридцать три минуты, потом восемь тридцать четыре, и Вильма чувствует, что с каждой минутой у нее повышается давление. Может, с ним что-нибудь случилось? Инсульт, сердечный приступ? В «Усадьбе «Амброзия» подобное происходит еженедельно, и даже обеспеченность от этого не защищает.
Наконец он приходит.
– У меня новости, – объявляет он, еще не успев толком войти. – Я ходил на «Рассветную йогу».
Вильма хохочет. Просто не может удержаться. Тобиас и йога – ее смешит сама идея, что они могут совместиться в пространстве. Интересно, что он надел по такому случаю? Тобиас и тренировочные штаны – тоже вещи несовместные.
– Я понимаю причину вашего веселья, дорогая, – говорит Тобиас. – Занятия йогой – совсем не то, что я выбрал бы, будь у меня другие варианты. Но я пожертвовал собой, чтобы добыть информацию. В любом случае занятий не было, так как инструктор не пришел. Поэтому мы с дамами имели возможность поболтать.
Вильма серьезнеет.
– А почему инструктор не пришел? – спрашивает она.
– Ворота заблокированы, – сообщает Тобиас. – Внутрь никого не пропускают.
– А что же полиция? И охрана «Усадьбы»? – Блокада – это серьезно. Это требует значительных сил.
– Их нигде не видно.
– Входите и садитесь. Давайте выпьем кофе.
– Вы правы, – отвечает Тобиас. – Нам нужно подумать.
Они садятся за столик у окна, пьют кофе и едят сухие завтраки из овса: те, что с отрубями, кончились, и до Вильмы внезапно доходит, что у нее очень мало шансов пополнить запас. Надо быть благодарной за то, что я сейчас ем, думает она сквозь хруст, который слышится у нее в голове. Наслаждаться моментом. Человечки сегодня возбуждены, кружатся в быстром вальсе, на них сверкающие костюмы, расшитые серебряными и золотыми блестками. Они устраивают для Вильмы настоящее представление; но у нее нет на них времени, сейчас ей нужно думать о серьезных вещах.
– А они кого-нибудь выпускают? – спрашивает она Тобиаса. – Через ворота.
Как там было в той книге, что она читала, про Французскую революцию? Версаль оцеплен, и королевская семья тоскует и задыхается внутри.
– Только персонал, – говорит Тобиас. – Им практически приказали уйти. Но не жильцов. Мы должны остаться. По-видимому, так велели эти люди.
Вильма обдумывает его слова. Значит, персоналу разрешают уйти, но ушедших уже не пустят обратно.
– И фургоны тоже не пропускают, – говорит она. Это не вопрос, а утверждение. – Например, с птицефермы.
– Разумеется, нет.
– Они хотят, чтобы мы погибли от голода. Другого объяснения нет.
– По-видимому, так, – отвечает Тобиас.
– Мы можем замаскироваться, – предлагает она. – Чтобы выбраться наружу. Например, прикинуться, что мы уборщики. Уборщики-мусульмане, с покрытыми головами. Или что-нибудь такое.
– Я очень сомневаюсь, что нас беспрепятственно пропустят, дорогая. Это вопрос возраста. Время оставляет свой след.
– Но ведь старые уборщики тоже бывают, – с надеждой говорит Вильма.
– Дело в степени, – он вздыхает. Или это одышка? – Но не отчаивайтесь. Я располагаю некоторыми ресурсами.
Вильма хочет ответить, что не отчаивается, но молчит. Объяснение было бы слишком сложным. Она не может сказать, что именно чувствует. Точно не отчаяние. И не надежду. Она только хочет увидеть, что будет дальше. Это гораздо лучше, чем ежедневная рутина.
По настоянию Тобиаса они первым делом наполняют ванну Вильмы – делают запас воды. Свою он уже наполнил. Рано или поздно нам отрубят электричество, говорит он, и тогда воды тоже не будет. Это лишь вопрос времени.
Затем он проводит инвентаризацию съестного в шкафах и холодильнике Вильмы. Запасов у нее мало, так как она не готовит ни обедов, ни ужинов. С какой стати ей это делать? Здешние обитатели получают готовый обед и ужин.
– У меня есть изюм в йогуртовой глазури, – говорит Вильма. – Кажется. И банка оливок.
Тобиас презрительно фыркает.
– На этом не проживешь, – говорит он, тряся коробку с какой-то едой и словно делая Вильме выговор. Он сообщает, что вчера в ходе приготовлений нанес визит в магазин на первом этаже и, стараясь не привлекать внимания, купил энергетических батончиков, попкорна в карамели и соленых орешков.
– Какой вы умный! – восклицает Вильма.
Да, соглашается Тобиас. Это было весьма умно. Но этого аварийного пайка им надолго не хватит.
– Я спущусь вниз и обследую кухню, – говорит он. – Прежде чем это придет в голову кому-либо еще. Они наверняка разграбят запасы, устроят давку. Я такое видел.
Вильма хочет пойти с ним – она может прикрыть его от давки, ведь ее никто не сочтет за угрозу. А если им действительно удастся опередить мародерствующую толпу, она унесет найденные припасы в сумочке к себе в квартиру. Но она не предлагает этого, поскольку понимает, что будет лишь путаться у него под ногами: ему хватит дел и без того, чтобы работать при ней поводырем.
Тобиас, кажется, чувствует, что она хочет быть полезной. Он весьма заботливо нашел роль и для нее: она должна оставаться в квартире и слушать новости. Собирать разведданные, как он это назвал.
