Чуть-чуть подождали мы еще и, когда почувствовали самый критический момент, открыли встречный огонь по отступающим фашистам. А у них уже не оставалось времени заняться нами. Они только подальше стали обтекать наш окоп с обеих сторон.
По немцам открыл огонь еще кто-то.
Автоматы накалились. Стараемся следить, чтобы со спины фрицы нас не накрыли. Потом опять сложность — как бы не зацепить своих, которые уже близко…
И вот наконец мы повернули автоматы в спины фрицам, и наш с Суворовым тыл стал обеспеченным, то есть за спиной у нас — свои! Потеряв половину личного состава, батальон наш вернулся на прежние позиции.
Таким образом, в продолжение одной ночи мы с Суворовым, не сходя с места, побывали в тылу у гитлеровцев. Солдаты, измотанные окопной жизнью, и при артналетах ухитрялись спать, а сейчас нас беспокоит шум трамвая под окнами…
Командир роты был рад видеть нас живыми:
— Вы же не удрали, а наоборот! — и рассмеялся. Но комбат мне сказал:
— Лишаю награды за уничтоженного снайпера! — И я рад был, что легко отделался: за такой грех шкуру снять было и то мало.
Наша братва, конечно, зубоскалила кто как мог. Мы на несколько дней стали объектом неистощимого солдатского остроумия.
Суворов же, когда все кончилось, только головой покачал:
— Кто-то из нас с тобой родился в рубашке, Мансур.
Холодно
Рассвело. Фашисты сидят в «котле» смирно. Пошел мокрый снег. В окопах стало сыровато. И мы все притихли. Снег тихо опускается на землю…
Впереди нас, в «котле», пять курганов, занятых немцами. На ровной степной поверхности курганы неразличимы глазу. Но на карте севернее Карповки они помечены как «высота 126» и так далее.
Полку приказано овладеть пятью высотами и закрепиться на них. В назначенную минуту наша артиллерия открыла огонь, и стрелковые батальоны начали выдвигаться вперед к рубежу атаки. Было это в самые первые дни декабря. Снег в ту зиму был глубокий, не ниже сорока сантиметров, а в низинах еще глубже.
Прекращение артогня — сигнал для атаки. Батальоны поднялись и с криком: «Урра! За Родину!» — пошли вперед.
Атака развивалась успешно, и, не встречая сопротивления гитлеровцев, мы продвигались к «пяти курганам»…
Фашисты отступали трусливо… «Вымотались фрицы, в окружении не хотят воевать», — помню, подумалось мне.
Ну, раз сопротивления нет, ротам и батальонам не захотелось «пахать целину» глубокого снега. Мало-помалу солдаты перестроились и пошли не цепью, а колоннами поротно — каждый старался идти где поутоптанней. И так получилось, что не мы свой строй держали, какой нам надо, а дорога, постепенно втянувшая в себя все боковые дорожки, построила нас в одну длинную колонну. Полк теперь продвигается к курганам в колонном строю… Все сбились в кучу, мешая друг другу…
Еще километр пути — и курганы окажутся в наших руках! Пожалуй, впервые мы на Донском фронте так легко тесним фашистов. Впервые немцы отступают без боя… «Если теперь фрицы так будут воевать, то Сталинградская битва закончится нашей победой через неделю», — подумалось опять.
Весь наш полк достиг нужного места. Теперь осталось только «опоясать» курганы батальонами и закрепиться… Вот здорово!
В этот момент — со всех сторон одновременно — фашисты открыли пулеметный и артогонь.
Солдат не может видеть общей картины боевых действий в масштабе, скажем, дивизии. Солдат охватывает сознанием то, что видит воочию да понимает по командам и звукам, близким и дальним. Поэтому я не берусь передать общий ход того боя, ибо легко мне будет впасть в ошибку. Опишу лишь то, что успевало охватывать мое сознание.
Наш полк, как огромное живое существо, закружился вокруг своей оси… Куда ни сунься, отовсюду брызжут свинец и снаряды. Ревут душераздирающим воем шестиствольные гитлеровские минометы, от мин которых нет спасения: косит осколками во все стороны…
Я быстро сообразил: «надо выбраться из этой толкучки и рвануть в направлении любого кургана, а лучше всего назад с надеждой, что по одиночным целям гитлеровцы не будут отвлекаться. Мы с Суворовым бросились от общей массы людей в сторону, чтоб выйти из зоны обстрела-расстрела. Сунулись в глубокий целиковый снег. С нами еще пять-десять человек. Тело вязнет в глубоком снегу, но здесь, метрах в ста, мы уже не привлекаем к себе огонь. Чтобы было нам легче двигаться по глубокому снегу, мы сбросили с себя шинели и даже ватные телогрейки! И в самом деле, в нас немцы не стреляли. Мы выскочили из мышеловки живыми, но мокрыми, как из воды.
Теперь, со стороны, видней панорама нашей катастрофы. Фашисты умело заманили нас в мышеловку и расстреливают по-деловому, по-хозяйски… В такой ситуации люди, попавшие в мышеловку, могут физически затоптать друг друга. Совершенно неуправляемым стал полк. С курганов ведут огонь немецкие танки, спрятанные в ямах, — нашему минометику не по зубам. Торчат у танков из ям только башни. Попробуй возьми их! Глядеть жутко, как погибает полк. За свою беспомощность нам обидно…
И вдруг мы услышали нарастающий гул дизелей, а потом и увидели наши танки — двадцать-тридцать штук! Сзади них на лыжах и в маскхалатах, как призраки, легко мчатся автоматчики, держась за веревки, привязанные к броне… Вот это здорово! Перед нами словно из-под земли выросли наши солдаты во главе с симпатичным капитаном. Все солдаты у капитана чистые и одетые «с иголочки» в шикарные белые полушубки. У всех новенькие автоматы. Я догадался — это «заградотряд»! Не успел я проститься с белым светом, как капитан дружески пожал мне руку и с эстонским акцентом спокойно говорит: «Никто не сабираица вас растреливат! Вы не струсили, а вырвалис ис сасады!» Мы немного успокоились, не веря своим ушам и глазам. А капитан, увидев, что от нас валит пар, как будто мы из бани, и наши гимнастерки мокрые, хоть отжимай, по-приятельски советует: «Теперь снимите с убитых телогрейка и шинель и сахадите наш блиндаж, там ест печка».
Что мы и сделали. Рядовые «заградчики» нам рассказали о своем капитане. Он, оказывается, эстонец, по фамилии Тукхру, Ян Янович…
Бывший командир заградительного батальона, а теперь генерал-майор в отставке Тукхру Иван Иванович, прочитав мою книгу, в которой он увидел и свою фамилию, пригласил меня к себе в гости в город Таллинн. После того как мы вспомнили о наших победах и неудачах на нашем большом боевом пути и об этом эпизоде, я решил услышать от него ответ на не дающий мне с тех пор покоя вопрос — почему он никогда не расстреливал «паникеров», в том числе и нас на «пяти курганах»?
— Иван Иванович, объясните мне, почему вы никогда не расстреливали отступающих, в том числе и лично меня с товарищами, в отличие от других «заградчиков»?
— Мансур, а ты обратил внимание, кто командовал теми «заградчиками»?
— Нет, не обращал внимания.
— Отвечаю на твой вопрос — потому что я эстонец. — Мысленно перебираю тех командиров, которые рьяно выполняли приказ № 227 — «Ни шагу назад!»… И в самом деле, среди них не было ни одного эстонца… — А мое начальство в то время подозрительно относилось к моему нежеланию выполнять приказ и считало это «самодеятельностью»…
