Через «Фирму» осуществлялись деловые контакты с руководством компартий европейских стран.
Сотрудники «Фирмы» оказались причастны и ко внутренней политике, способствовав раскрытию злоупотреблений работников советских загранучреждений (торгпредств и т. п.). «Несколько разработок, которые вел отдел как с позиций Центра, так и за рубежом, завершились нашумевшими судебными процессами. Однако нигде: ни в судебных заседаниях, ни в прессе — не прозвучало ни одной фамилии наших сотрудников. Пусть так и останется, они не тщеславны. Но фамилии их руководителей я назову с гордостью — это были Б.С. Иванов и Е.П. Питовранов».
Прямые контакты Питовранова с Андроповым вызывали недовольство 1-го зампреда КГБ генерала армии Г.К. Цинева и начальника ПГУ В.А. Крючкова, ставшего куратором отдела «Ф» в 1979 г. — после откомандирования Иванова на пост руководителя представительства КГБ в Афганистане (в этот период Питовранов также неоднократно выезжал в Кабул, где встречался, в частности, с Салехом Даудом, дальним родственником свергнутого афганского короля Захир-шаха и крупным предпринимателем).
По мнению А.В. Киселева, Крючков препятствовал возвращению Питовранова в кадры госбезопасности (предполагалось его назначение заместителем председателя КГБ по действующему резерву).
По свидетельству Киселева, Крючков «не знал ни его (Питовранова. — Авт.) боевой биографии, ни даже воинского звания. Но почему-то был уверен, что его репутация серьезно пострадала в годы репрессий. Где Владимир Александрович получил такой заряд явно тенденциозной и необъективной информации, осталось неясно, но к моим заверениям, что все это — плод досужих домыслов, он отнесся с некоторым недоверием».
Тем не менее в апреле 1979 г. Питовранов был награжден орденом Ленина.
Вскоре после смерти Андропова (Питовранов периодически навещал его в Центральной Кремлевской больнице) «Фирма» получила тяжелый удар. Заместитель начальника (и парторг) отдела Леонид Кутергин в июле 1984 г. не возвратился из загранкомандировки, оставив в Москве свою семью.
Вот как рассказывает об этом непосредственный участник событий:
«Расследование показало, что этот сотрудник оказался гомосексуалистом, на чем его и завербовали спецслужбы.
Это обстоятельство, как бесспорное, стало известно много позже, а сначала все мы склонялись к версии несчастного случая. Тем более что афганские экстремисты грозились провести террористические акции против советских граждан в ряде европейских столиц.
Эту же версию отстаивал и Евгений Петрович: "Парень из вологодской деревни, из многодетной семьи. Отец погиб на фронте в 1942 году. Война, голод. Заканчивает школу с золотой медалью, едет в Москву, ночует на вокзалах. Без всякого блата поступает в ИНЯЗ — один из престижных вузов. Учится и со второго курса сам становится преподавателем, проявляя исключительные способности и трудолюбие. С четвертого курса становится штатным переводчиком международного отдела ЦК КПСС, регулярно выезжает за границу с правительственными делегациями. Попадает в поле зрения разведки, переходит туда на работу.
Как же человек с такой биографией может струсить и работать на страну, чьи солдаты убили его отца? Нет, здесь что-то не так…"
В жизни оказалось все проще: те же немцы, хозяйничая в смежной стране как у себя дома, как-то прознав о его слабостях, подставили ему опытного агента из «голубых» и отсняли на кинопленку акт прелюбодеяния.
И взяли его, что называется, голыми руками. Прийти с повинной он не отважился. Хотя именно такой мужественный поступок и освободил бы его от всех последующих душевных мук. Да и наказание было бы не самым суровым — во всяком случае без «отсидки» за решеткой.
Расследование этого эпизода продолжалось около года. К сожалению, вскоре к нему добавились еще два подобных случая в других подразделениях контрразведки.
12 августа 1985 г. все три события рассматривались на коллегии КГБ, в присутствии всего служебного и партийного руководства.
Никогда ранее мне не доводилось присутствовать на таком высоком собрании, а тут — в первый раз и в незавидной роли ответчика, почти подсудимого. С духом совладал, собрался, а вот с мыслями никак не получалось. Но я знал, что Евгений Петрович переживает вместе со мной.
— Выезжаю в направлении Голгофы, — доложил я ему. Он невесело посмеялся:
— Во-первых, распинать на кресте, я думаю, не станут. Главным «именинником» будет сам Владимир Александрович, ему достанется больше всех, но уже под занавес, когда вас всех отпустят. Наш, в частности, недосмотр очевиден, оспаривать не надо… Держитесь, по окончании позвоните, или, лучше, заскочите на минутку. Жду…
Наверное, мне с коллегией КГБ в этот раз не повезло — она скорее напоминала новгородское вече вперемешку с одесским Привозом. И что там перебранка Мюллера с Шеленбергом?! Слышали бы они, как хлестко и безапелляционно критиковали все присутствовавшие одного начальника разведки! Как дружно они срывали на нем какое-то непонятное миру зло! И ни слова о глубинных причинах всех происшедших в разведке неприятностей, и никаких конструктивных мыслей по преодолению тревожной ситуации. Примитивная, набившая оскомину, ничего не дающая псевдопартийная демагогия. Очевидная дань дежурной проформе, и никакой действительной озабоченности опасными тенденциями в собственной Службе, именуемой государственной безопасностью.
Я искренне переживал за своего начальника, отлично сознавая, что его личная вина минимальна, что внешняя разведка состоит из живых людей, что это — частичка того сообщества, которое именуется советским народом, переживающим идейную деградацию и экономическую катастрофу. Под мудрым руководством КПСС.
После краткого обзорного выступления Крючкова, которое и вызвало столь эмоциональную по форме и беспредметную по существу критику, подняли меня.
— Ну доложите, как вы дошли до такой жизни? — небезыскусно сформулировал первый вопрос Председатель КГБ В.М. Чебриков.
Признаться, я сразу не понял, что понимается под «такой» жизнью и, не найдя собственного ответа, спросил:
— Какой такой?
"Вы отвечайте, нечего тут дискутировать!", "Что тут непонятного?" — донеслось из разных мест. — "Да он просто увиливает!"
Сбивчиво и не очень последовательно попытался объяснить, что не хотел "доходить до такой жизни", но и предотвратить ее не сумел.
Наконец услышал спасительное: "Хватит, идите!"
Мне указали на дверь. Секретарь, стенографировавший заседание, тихонько предупредил: "Подождите в приемной".
Вскоре вышел следующий «именинник», за ним — Крючков.
Вердикт оказался скорым и достаточно суровым: мой «коллега» по несчастью схлопотал выговор, мне вынесли более существенный приговор — разжаловать!
Евгений Петрович дожидался меня допоздна. Участливо выслушав, заметил:
— Там за такой же промах — выговор, здесь — разжалование. Видно, нас с вами любят чуть больше. В недавнем прошлом такое дело пахло тюрьмой, не меньше. Так что будем считать, что нам хоть немного, но повезло… Чем предполагаете заняться?
