И только он опустил Ледяную Скорбь, чувствуя, с какой радостью она приняла новые души, как услышал голос за своей спиной.
– Артас!
Артас уже слышал этот голос, но не мог припомнить где. Он оглянулся. Человек был высоким и статным. Он снял свой шлем, и теперь он видел густую бороду, по которой Артас и узнал его.
– Гавинрад! – удивленно сказал он. – Давно не виделись!
– Не слишком давно. Где тот молот, что мы тебе дали? – с отвращением сказал Гавинрад. – Оружие паладина. Оружие чести.
Артас вспомнил. То был тот человек, что возложил молот к его ногам. Как чисто, как ясно, как просто все казалось в те дни.
– У меня теперь оружие получше, – сказал Артас. Он поднял Ледяную Скорбь. Она билась в его руке от нетерпения. Но в его мыслях зародилась прихоть, и он повиновался ей.
– С дороги, брат! – сказал он с несвойственной мягкостью в голосе – Я пришел за парой старых костей и не хочу, чтобы мне мешали! Ради того дня, ради ордена, в котором мы были, не заставляй меня поднимать на тебя руку и дай пройти.
Густые брови Гавинрада сдвинулись, и он плюнул в сторону Артаса.
– Не могу поверить, что когда-то мы называли тебя своим братом! Зачем только Утер поручился за тебя? Твое предательство разбило Утеру сердце! Он готов был отдать за тебя жизнь – и вот твоя благодарность? Я знал, что избалованному принцу не место в рядах ордена! Ты осквернил имя Серебряной Длани!
Внутри Артаса вспыхнула ярость, так быстро, так сильно, что он едва ею не захлебнулся. Да как он смеет! Артас – рыцарь смерти, длань Короля-лича! Жизнь, смерть, жизнь после смерти – все повинуется его воле. А Гавинрад посмел плюнуть на его предложение разойтись с миром? Артас оскалил зубы.
– Нет, брат, – мягко проговорил он, – Я убью тебя, и подниму назад, как своего слугу. И заставлю петь под мою дудку. И вот это, Гавинрад, осквернит имя Серебряной Длани.
Он с улыбкой, поддразнивая, поманил его к себе. Нежить и культисты, что пришли за ним, тихо ждали позади. Гавинрад не набросился на него, но собрался и воздал мольбу Свету, что уже его не спасет. Артас позволил ему закончить молитву, позволил ему зажечь свой молот пламенем праведного гнева, как делал и он сам когда-то. С Ледяной Скорбью в руках и властью, данной Королем-личем, он знал, что Гавинрад обречен.
И вправду. Паладин бросил в бой все свои силы – но и этого оказалось мало. Артас играл с ним, делая вид, что молитва Гавинрада сломила его, но вскоре ему наскучили игры, и он сразил бывшего брата по оружию одним мощным взмахом клинка. Он ощутил, что Ледяная Скорбь поглотила еще одну душу, и вздрогнул, когда безжизненное тело Гавинрада рухнуло на землю. Несмотря на обещание, данное ему перед боем, Артас позволил паладину умереть навсегда.
Коротким жестом он приказал своим слугам откопать труп. Сам он оставил Кел’Тузада гнить там, где он умер, но кто-то, скорее всего верные последователи некроманта, возвели для его тела целый маленький склеп. Теперь послушники Культа Проклятых умчались к гробнице и с трудом отодвинули крышку. Внутри был гроб, и его быстро вытащили наружу. Артас с улыбкой легонько пнул его.
– Следуй за мной, некромант, – насмешливо сказал он, когда ящик перенесли на борт транспортного средства, прозванного “мясным фургоном”, – Силы, которым ты служил, вновь призывают тебя.
Я же говорил: моя смерть ничего не изменит.
Артас оцепенел. Он уже почти привык слышать голоса в голове. К голосу Короля-лича, что шептал ему через Ледяную Скорбь, так точно привык. Но это был не Король-лич. Он узнал этот голос. Он слышал его прежде, но тогда голос был высокомерным и едким, а не тихим и заговорщическим.
Кел’Тузад.
– Что за… Теперь я слышу призраков?
И не только слышал. Видел. Одного уж точно. Перед его глазами медленно появилась фигура Кел’Тузада, прозрачная и легкая, с зияющими темными дырами вместо глаз. Но это явно был он, и его призрачные губы изогнулись во всезнающей улыбке.
Я рад, что не ошибся в тебе, принц Артас.
– Вас только за смертью посылать, принц, – прогромыхал сердитым басом, казалось, из ниоткуда взявшийся Тикондрий, и призрак – если он и был там – исчез. Артас встрепенулся. Ему только показалось? Вместе с душою он стал терять разум?
Тикондрий, ничего не заметив, сбросил крышку гроба и с отвращением увидел внутри почти сгнивший труп Кел’Тузада. Артас ожидал, что смрад будет ужаснее, но все равно было мерзко. Он вспомнил, как прошла уже почти целая жизнь с тех пор, как он поразил некроманта своим молотом и как на его глазах труп начал разлагаться.
– Останки почти разложились. Мы не довезем их до Кель’Таласа.
Артас с радостью отвлекся от созерцания мертвеца.
– Кель’Талас? Золотой эльфийский край…
– Да. Только сила Солнечного Колодца эльфов может вернуть Кел’Тузада к жизни, – хмурый взгляд повелителя ужаса помрачнел еще больше, – У паладинов хранится особая урна. В ней мы сможем привезти останки некроманта в нужное место в сохранности.
Повелитель ужаса ухмыльнулся. За этой задачей стояло больше, чем казалось на первый взгляд. Артас хотел было спросить его, но сдержался. Если Тикондрий не рассказал подробности – значит, и не расскажет. Он пожал плечами, оседлал Непобедимого и поскакал, куда ему велели.
А за спиной его слышался зловещий хохот демона.
Тикондрий был прав. Вдоль дороги шла маленькая похоронная процессия. Артас узнал ее по церемониям – это были похороны генерала или важного сановника. Несколько человек в доспехах строем шли впереди. Один, посреди процессии, нес что-то в сильных руках. Слабые лучики света заиграли на его доспехах и на том, что он нес – на урне, о которой говорил Тикондрий. И вдруг Артас понял, что так позабавило Тикондрия.
Ноша паладина была особой, броня – единственной в своем роде. Артас схватил во внезапно ослабевшие руки Ледяную Скорбь. Он приказал несметному полчищу спуститься вниз и, немного встревоженный, пошел за ним.
Хоть процессия и состояла из знатных борцов, но она была небольшой, и ее легко было окружить. Они обнажили клинки и молоты, но не стали нападать, ожидая приказов человека, что держал в руках урну. Утер – это не мог быть никто иной – держал себя в руках. Он бросил взгляд на бывшего ученика. Его лицо оставалось безразличным, хоть и куда более уставшим, чем его помнил Артас, но глаза горели праведной яростью.
– Пес всегда вернется к своей рвоте, – процедил Утер, его слова хлестали как кнут. – Я молил Свет, чтобы ты остался в стороне.
Артас вздрогнул, но ответил грубым голосом.
– Для меня это только начало пути. А ты, я вижу, все еще называешь себя паладином, хоть я и распустил орден.
Утер засмеялся, но в его смехе была неприкрытая горечь.
– Будто ты имел право сам его распустить. Я отвечаю перед Светом, мальчишка. Как и ты когда-то.
