Год, проведенный в оригинальном классе, был первым годом, когда я столкнулся с многими товарищами, так как в классе было человек около ста. Преподавал Е. С. Сорокин
[568], написавший только одну картину – «Христос мученик в Киеве». Это была библейская фигура – высокий, лысый, с огромной длинной бородой. Не выносил, от кого пахло табаком, мы его звали елейником, монахом. Он мог только один раз в месяц подойти к ученику посмотреть и поправить рисунок. Одним из любимых занятий шаловливых учеников было приклеить <нрзб.> к краю стола один волос длиннейшей бороды, за что виновный получал целый ряд ругательств и нравоучений. Он очень характерно говорил, как говорят люди из духовного звания, – все это служило темой для множества острот. Несколько учеников из провинций жили у него на квартире, и им особенно от него доставалось. Каждую субботу и воскресенье они обязаны были ходить в церковь, соблюдать посты и даже в постные дни недели.
В этот год окончилась старая система переводов из класса в класс по рисованию ежемесячно, <когда> были случаи, что в один год доходили до фигурного класса – конечно, это было ужасно нелепо, и потому ученики отнеслись к этой перемене сочувственно. Сохранились только ежемесячные экзамены рисунков с простановкой номеров, начиная с лучшего, и т. д. В конце года переводили по всем этим данным, а также и по рисунку последнего месяца. Первый год занятия в Училище шли только с девяти утра до трех дня с перерывом от половины двенадцатого до двенадцати часов. Эти полчаса перемены мы проводили у стола Моисеича, который нас кормил завтраками. <Они> были несложные, т. е. белый хлеб разных видов, жареная горячая и вареная колбаса, горячие свиные отбивные котлеты и молоко. Если съешь на тридцать копеек, то получался целый кутеж. Добродушный, толстый и весь смазанный жиром Моисеич был нашим общим любимцем. Его тормошили, с ним шутили, и около его стола стоял шум и гам. Вся наша ватага так шумела и хватала со стола все, что попадалось, что ему пришлось сделать вокруг стола высокий деревянный забор. Но и этот забор не очень его спасал, так как старые ученики, как например Нестеров, который отличался большим аппетитом, садился на забор, брал сразу две свиных котлеты и большой ситник, спокойно, несмотря на протесты Моисеича, для своего завтрака.
Моисеич много лет кормил учеников, и память о нем живет у всех знавших его.
Год кончился, и я был переведен в головной класс. Поступил на архитектурное отделение. Занятия несколько изменились, так как прибавились вечерние классы рисования с гипсовых голов от пяти до семи часов. На обед приходилось только два часа, и многие, далеко жившие от училища, эти два часа проводили в училище
[569].
Вклейка
Ю. Л. Оболенская. Санкт-Петербург. 1908–1910
Л. Е. Оболенский (второй справа) в группе писателей. Санкт-Петербург. Конец 1890-х
М. В. Добужинский и Е. Н. Званцева (в первом ряду) с учениками художественной школы. Санкт-Петербург. [1912] Слева направо: сидят – С. Дымшиц, Н. Любавина, Е. Каплан (?); cтоят – Н. Грекова (вторая), М. Нахман, Ю. Оболенская, В. Козлов (вверху, с поднятой рукой) и др.
Ю. Л. Оболенская (справа) с матерью (в центре), братом Леонидом (справа внизу) и семьей Радецких. Санкт-Петербург. 1908–1910
Ю. Л. Оболенская. Коктебель. Гора Сююрю-Кая. 1913. Холст, масло
Страница дневника Ю. Л. Оболенской. 1913
Ю. Л. Оболенская и М. М. Нахман. Коктебель. 1913
М. М. Нахман. Вернисаж. Шарж на открытие отчетной выставки школы
Е. Н. Званцевой в редакции журнала «Аполлон» 20 апреля 1910. Бумага, акварель
