…Однажды вечером, ложась спать, Галина увидела, что Екатерина Есенина, сестра поэта (тогда они жили вместе в квартире дома по Брюсову переулку в Москве), почему-то страшно волнуется и дрожит. Скоро девчонка призналась – брат предупредил ее: не болтай лишнего, их заботливая хозяйка – чекистка. Бениславской с трудом удалось успокоить Катю и развеять ее страхи. Этот эпизод так бы и остался случайным, если бы не имел продолжения, доказывающего, как он был важен в жизни есенинской знакомой
[132].
А вот фрагмент из письма Бениславской к Эрлиху:
Да, не могу не поделиться – здесь Приблудный (знаю, что Вы не очень-то к нему, но все же он лучше других) – был у нас с ним при Кате разговор, – помните, о той истории, что Сергей говорил про меня. И Приблудный совершенно прямо и честно подтвердил и рассказал, как было дело, так что Катя убедилась, что это Сергей раздул, а не Приблудный рассказывал, и что я-то ни при чем. Я несколько дней ходила, как сто пудов с плеч свалилось, и убедилась, что я была права, щадя тогда его, и что он не отплатил подлостью. Думаю, это так. Ведь не так важно, что думают, а важно то, что это была ложь.
Галина действительно числилась на службе, что подтверждает заведенное на нее чекистское досье № 2389. Впрочем, с органами сотрудничали Эрлих и Приблудный. Собственно фраза: «и убедилась, что я была права, щадя тогда его, и что он не отплатил подлостью» – о Приблудном, а не о Есенине, как это расшифровывают многие историки. Как бы Есенин мог отплатить подлостью Бениславской, если бы она его выдала властям и те посадили или расстреляли его? Абсурд! Другое дело, если бы она выдала своего сослуживца Приблудного, который служил на Лубянке с 25-го года, вот он мог бы после и отомстить.
На самом деле, здесь нас в большей степени интересует, действительно ли влюбленная Галя шпионила за Есениным? Но ответа нет.
Есенин не мог не видеть, что его секретарь, еще до знакомства Есенина с Дункан, предпочитала носить кожаную тужурку и наган. Это ведь ей Демьян Бедный посвятил следующие строки:
Вглядываясь в каждого проходящего смельчака,
Я буду кричать: «Да здравствует ВЧК!»
А Михаил Светлов писал:
Я пожимаю твою ладонь —
Она широка и крепка.
Я слышу, в ней шевелится огонь
Бессонных ночей ЧК.
Если бы чекисты и хотели использовать Галину в качестве своего агента, вряд ли эта миссия носила бы секретный характер. Истеричная, порывистая Бениславская выставляла напоказ свою политическую ориентацию.
– Галя, вы очень хорошая, вы самый близкий, самый лучший друг мне. Но я не люблю вас как женщину Вам надо было родиться мужчиной. У вас мужской характер и мужское мышление, – говорил Есенин Бениславской.
– Сергей Александрович, я не посягаю на вашу свободу, и нечего вам беспокоиться, – пряча слезы, шептала она.
Их окончательный разрыв произошел после того, как Есенин сообщил о своей женитьбе на Софье Толстой.
Из личного дневника Г. Бениславской:
Лейтмотив, появившийся, правда, позднее – «как женщина не нравлюсь». Дура я была бы после этого покорно склоняться со своей верностью, и все же до Л. (неизвестно, кого имела в виду Бениславская), даже «изменяя», вернее, уходя от Сергея физически, я была ему верна, я всегда избегала людей, чем-либо интересных мне (избегала подсознательно). Я знала, что такой, как Покровский, ничего не может отнять во мне из того, что отдано Сергею, и Покровскому я ничего не отдавала, там я брала только ту теплоту и ласку, которые мне нужны были как воздух. Единственная измена – Л. Этой зимой я поняла, что если Сергея я люблю больше всего, больше, чем себя самое, то все же к Л. у меня не только страсть. Боже мой, ведь Сергей должен был верить мне и хоть немного дорожить мной, я знаю – другой такой, любившей Сергея не для себя самой, другой он не найдет; и Сергей не верил, швырялся мной. И если я не смогла отдать Сергею все совсем, если я себя как женщину не смогла бросить ему под ноги, не смогла сломать свою гордость до конца, то разве ж можно было требовать это от меня, ничего не давая мне?
Странное письмо, вот вроде как понимаешь, что у человека душа кровью обливается, но как же тогда прикажете относиться к ее же тексту, который Бениславская написала на смерть Есенина:
Помню, осенней ночью шли мы по Тверской к Александровскому вокзалу. Так как Сергей Александрович тянул нас в ночную чайную, то, естественно, разговор зашел о его болезни (Есенин и Вержбицкий
[133] шли впереди). Это был период, когда Сергей Александрович был на краю, когда он иногда сам говорил, что теперь уже ничто не поможет, и когда он тут же просил помочь выкарабкаться из этого состояния и помочь кончить с Дункан. Говорил, что если я и Аня его бросим, то тогда некому помочь и тогда будет конец.
Но, если она сама публикует это воспоминание, стало быть, понимает меру собственной ответственности. Он же ей ясно дал понять: с Айседорой необходимо расстаться, но при этом отмечал, что если его предаст Галина, тогда ему уже никто не поможет. Или она рассчитывала, что столь самолюбивый и ранимый человек сумеет простить ее?
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь…
«Черный человек»
Впрочем, мы слишком далеко забежали вперед, а пока, несмотря на измену «верной» Гали и подозрение, что та шпионит за ним, Есенин продолжает нуждаться в помощи последней. В помощи секретаря и поверенного. Никто из есенинского окружения реально не тянул на эту роль, Анна Абрамовна была и так невероятно занята, у Кати и Шуры ветер в голове. Так что на какое-то время Есенин счел возможным сделать вид, будто бы ничего не произошло.
17 октября 1924 года С. Есенин пишет из Тифлиса Бениславской:
Милая Галя! Привет Вам и Екатерине.
Сижу в Тифлисе. Дожидаюсь денег из Баку и поеду в Тегеран
[134]. Первая попытка проехать через Тавриз не удалась.
