Как-то раз перед толпою
Соплеменных гор
У Казбека с Шат-горою
Был великий спор.
″Берегись! — сказал Казбеку
Седовласый Шат, —
Покорился человеку
Ты недаром, брат!
Он настроит дымных келий
По уступам гор;
В глубине твоих ущелий
Загремит топор,
И железная лопата
В каменную грудь,
Добывая медь и злато,
Врежет страшный путь.
Каким же великим даром воображения обладал он, какой силою поэтического прозрения, если в ту пору, когда почтовая повозка влекла его по каменистой дороге по самому дну сумрачной пропасти, он сумел увидеть Кавказ с орлиной заоблачной высоты и описать его таким, каким видим его мы, — с двумя снежными вершинами, застывшими в вечном споре перед толпой соплеменных гор!
Откуда знал Лермонтов, создавая своего «Демона», как выглядят сверху Дарьял и Казбек?
И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял;
И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял…
[1028]
Именно такими видим их мы сейчас из окна сбрасывающего скорость и высоту самолета, под крылом которого уже мелькают зеленеющие долины Грузии, слияние Куры и Арагвы, одинокий монастырь на вершине, в котором томился гордый Мцыри, Тбилиси со сверкнувшей излучиной Куры и узкими улочками старых кварталов, куда вернулся из семилетних странствований бедный Ашик-Кериб, — весь лермонтовский Кавказ, впервые открывшийся русской поэзии с такой достоверностью и полнотой в его бессмертных творениях. Тот Кавказ, о котором Белинский сказал, что, будучи колыбелью поэзии Пушкина, он стал потом и колыбелью поэзии Лермонтова.
Нет, время бессильно состарить могучий дух лермонтовской поэзии! Вот почему, собравшись для дружеской непринужденной беседы, мы можем заговорить о Лермонтове как о живом явлении искусства, как о своем, нечаянно привести его стих, его метафору или строфу из его бессмертной поэмы.
И потому, когда мы произносим имя: Лермонтов — к глубокому раздумию и бесконечному восхищению, которые всегда возбуждает его поэзия, примешиваются чувства сожаления и горечи, словно от недавней потери. Вряд ли во всей мировой литературе можно вспомнить другого, столь же великого, поэта, жизнь которого оборвалась так рано. Лермонтов погиб, не достигнув двадцатисемилетнего возраста. А поэзия его составила целый этап в развитии русской литературы. Имя его стоит вторым в ряду имен величайших русских поэтов: Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Блок, Маяковский…
Не много было в мире поэтов с такой напряженной и увлекательной, трагической и скоротечной судьбой! В двадцать шесть лет Лермонтов достиг величайших высот в поэзии лирической, эпической, драматической, философской и в своей удивительной прозе, от которой пошел психологический русский роман и психологическая русская повесть. Лермонтов являет собой одно из величайших выражений человеческой гениальности. Но как различны между собой образ поэта, что возникает из чтения его стихов, и воссозданный в мемуарах его знакомых и сослуживцев! Впрочем, это не удивительно. Пушкина успели признать великим при жизни и при жизни уже берегли каждую строчку, запоминали слова. А Лермонтов восемнадцати лет был отторгнут навсегда от Москвы, от друзей, от круга, в котором воспитывался, в двадцать два года покинул столицу, последние годы провел в беспрерывных скитаниях. Из тех современников, что ставили его высоко как поэта, мало кто знал его близко, а случайные люди и впечатления сохранили случайные — о человеке, внутренний мир которого они не в силах были постигнуть.
Дробь и мелочь разрозненных фактов, дошедших до нас, мешает понять эту удивительную судьбу. Поэтому перелистаем страницы его жизни и его книг.
2
…Михаил Юрьевич Лермонтов родился в Москве 3 октября 1814 года
[1029] и в шесть месяцев был увезен в Тарханы — пензенское имение своей бабки Е. А. Арсеньевой.
Матери он не помнил: мать умерла, когда ему шел третий год. Воспитывала его бабушка. Отец не жил с ними. Бабушка не любила отца: скромный отставной капитан Юрий Петрович Лермонтов был человек незнатный и небогатый, не ровня Елизавете Алексеевне Арсеньевой — женщине состоятельной, гордившейся своим родством и связями в обеих столицах. Овдовев, отец уехал в свое маленькое имение под Тулой, сына навещал изредка. Так и рос Лермонтов — круглым сиротой при живом отце и великим баловнем бабушки, не чаявшей в нем души.
Самые первые, а потому и самые прочные его впечатления — это скромный, прелестный пейзаж Пензенской губернии: дубовые рощи, обрывистые берега степных рек, непыльные проселочные дороги, кое-где березы, белеющие среди желтых полей, и далеко-далеко, как волны, синеют холмы.
Здесь, среди этих русских просторов, прошли первые тринадцать лет его жизни. Здесь — в Тарханах — слышал он народные песни, неторопливые рассказы об Иване Грозном, о волжских разбойниках, об атамане Разине, об Емельяне Пугачеве. Пугачева хорошо помнили многие старики: он шел через Пензу, а в Тарханах побывали его казаки. Рассказывали в народе, будто поблизости от Тархан в темном лесу зарыт котел с золотом. А зарыл его вооруженный человек, присланный от Пугачева, чтобы оделить мужиков. Будто один старик повстречал этого человека, и тот открыл котел, отсыпал ему целый кошель золотых монет. Только с тех пор место, где зарыт котел, не найти.
Зимой на замерзшем пруду устраивались кулачные потехи: молодые ребята — дворня и деревенские — сходились стенка на стенку. Под троицу дворовые девушки отправлялись в лес ломать молодые березки, плели венки, водили хороводы. И Миша Лермонтов с ними. У народа учился он чистой русской речи. Надо ли удивляться тому, что именно он написал потом единственную в своем роде «Песню про царя Ивана Васильевича…», колорит которой, по словам Белинского, «весь в русско-народном языке»?
[1030]
Вокруг дома — аллеи старинного сада, за садом — спящий пруд, затянутый сетью трав, а напротив усадьбы — в два ряда дымные, черные избы и белая церковь — село Тарханы. Живут в этом селе крепостные Арсеньевой, многие из них недавно возвратились из заграничного похода, рассказывают, как били Наполеона, как бежал без оглядки «непобедимый», иные помнят про день Бородина. А вернулись домой эти герои — и по-прежнему они бесправные, безответные рабы, товар, барская собственность. По-прежнему розги и кнут заменяют человеческие слова. То же и у соседей. И с малых лет стоят в глазах Лермонтова картины насилия и несправедливости, горького, унизительного рабства и безудержного произвола.
