Книга Новиков-Прибой, страница 43. Автор книги Людмила Анисарова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Новиков-Прибой»

Cтраница 43

Нельзя сказать, что пребывание Алексея Новикова на Капри было абсолютно радостным и безмятежным. Речь идёт не только о ежедневной, упорной работе, но и об отдельных эпизодах, ранивших самолюбие человека, который не мог похвастаться ни аристократическими манерами, ни приличным образованием. Горький, такой же самоучка, сохранивший на всю жизнь просторечное волжское оканье, тем не менее относился к «Силычу» (так стали называть Новикова именно на Капри) с некоторой долей иронии, возможно, подыгрывая изысканному Бунину. Об этом достаточно красноречиво говорит фрагмент из очерка В. Иванова «Встречи с Максимом Горьким». Иванов пишет, что Горький когда-то рассказывал ему: «…Я до всего — пальцем… Подобно Новикову-Прибою, который живал у меня на Капри. Алексей Силыч подойдёт к любому предмету, будь то диван, торт или рояль, — и пальцем. Он хотел пощупать этот мир… Затем вынимает рукопись, и Иван Алексеевич Бунин, умница, талант, поднимает, однако, брови и всё удивляется: как это матрос осмеливается рассказы писать, когда он в торт — пальцем!..»

Алексей Силыч не мог не замечать подобных выпадов, но долго и обстоятельно лелеять обиду ему было некогда — надо было работать.

Год, проведённый на Капри, оказался для Новикова-Прибоя необычайно плодотворным, здесь были написаны такие рассказы, как «Порченый» (который вполне можно было бы считать маленькой повестью), «Лишний», «Попался», «Рассказ боцманмата».

Наиболее полный анализ рассказов «из деревенской жизни» «Порченый» и «Лишний» дал в своей монографии о творчестве Новикова-Прибоя В. А. Красильников, который пишет: «Мысль о том, чтобы изобразить крестьянского сына, развращённого царской армией и участием в преступлениях правящих верхов против революции, против народа, возникла у Новикова-Прибоя в первые же дни после возвращения его в Россию из японского плена. Частичным, эскизным её воплощением был образ солдата из карательного отряда Меллера-Закомельского (очерк „Возвращение из плена“)». Очевидно, что проведённые после плена на родине, в Матвеевском, несколько месяцев обогатили бывшего цусимца новыми наблюдениями и впечатлениями.

9 ноября 1912 года А. М. Горький писал редактору журнала «Современник» Е. А. Ляцкому: «Посылаю рассказ Силыча. Не бог весть что, но — берёт за душу своей суровой правдой».

Речь идёт, как считает Красильников, о рассказе «Порченый». Как видим, Алексей Максимович, отмечая «суровую правду» этого произведения, относится к нему критически. Конечно, для этого есть основания. Ведь, по существу, это (после рассказа «По-тёмному») второй опыт именно литературного (а не публицистического, каковыми были «цусимские» очерки) законченного произведения. Композиция рассказа свидетельствует о движении автора вперёд: он делает её более сложной, прибегая к экскурсам в прошлое героев и к контрастным параллелям.

Семья Колдобиных с радостью и нетерпением ожидает возвращения из армии сына, брата, мужа и отца в одном лице — Петра, солдата, закончившего военную службу. Отцу и старшему брату Пётр нужен как работник, помощник в хозяйстве. Ждёт не дождётся родимого сыночка мать, «дряхлая, худая, со сморщенным лицом и потускневшими глазами». Однажды старуха, ковыляя, отправилась в лес. Ноги отказывались служить, глаза плохо видели, но всё-таки она принесла молоденьких груздочков, посолила, спрятала в погреб: «Угощу его от своих трудов». Ну а больше всех истосковалась по Петру молодая жена его Матрёна. Она с нежностью вспоминает свои первые встречи с ним, вспоминает свадьбу и то, какой недолгой была их жизнь вместе: забрали Петра в солдаты. А ведь сыну Яшке отец нужен. Ну, ничего, теперь заживут!

«В рассказе так подкупающе правдиво, — пишет Красильников, — нарисовано радостное волнение семьи, ждущей близкого, родного человека, что читатель настраивается в унисон с этими простодушными и славными людьми. Автор безжалостно разрушает иллюзии персонажей и читателя».

Пётр неожиданно оказался совсем не тем человеком, которым его когда-то знали. Он жесток, груб, высокомерен и насмешлив как по отношению к близким, так и по отношению к односельчанам. Это проявляется в первый же вечер, когда он, соря деньгами, закатывает богатую «гулянку»:

«Хмелея, он куражился всё больше и больше, желая удивить публику „благородными“ манерами, усвоенными на службе, и становился всё грубее. Всем было смешно, когда он то вдруг надувался, как индюк, то рвал и крутил усы с такой силой, что верхняя губа оттопыривалась в ту или другую сторону, то, нахмурившись, прикладывал указательный палец ко лбу, как будто что-то соображая. По временам голова его закидывалась назад, и глаза сурово и пронзительно останавливались на людях, точно он производил инспекторский смотр.

— Душно у вас! — нюхая воздух и морща нос, заявил он и, достав из кармана носовой платок, начал им обмахиваться.

— Окна открыты, — заметил отец, который хоть и пьян был, но всё время искоса поглядывал на сына.

В публике шептались:

— Для ча это он так?

— Этак-то попадья в жару делает…»

От семьи Пётр почти сразу же отделился, купив себе за полтораста рублей дом с двором и огородом. «Уходя, он ни с кем не простился, и ему никто не сказал ни слова. Когда захлопнулась за ним дверь, все вздохнули облегчённо. Только старушка мать, молча сидевшая на конике, тихо заплакала».

Над безответной Матрёной он изощрённо издевается, постоянно приводя ей в пример девицу из публичного дома — Розку: «Головка завитая, сама перехвачена, как рюмочка, тоненькая, вёрткая…»

Пётр сумел возбудить отвращение к себе во всех односельчанах, исключая лавочника и попа. Да и могло ли быть иначе, когда он в первый же день рассказал: «Объявил это нам ротный: жиды бунтуют, против веры православной идут. Пригнали нас в город. А там такая кутерьма идёт, что просто беда: вольные из жидов месиво делают. А те бегают, визжат, что-то гавкают. Не стерпели и наши молодцы… Эх, тут и рассказать-то нельзя: уж больно уморительно…» И уже тогда, при первой встрече с сыном, отец сказал ему: «Не по-божески это!»

В рассказе — правда, неглубоко — запечатлено расслоение деревни. «Злая сила» её воплощена в образе лавочника Никиты Андреевича, обмеривающего и обвешивающего покупателей, ставшего другом «порченого». В первые дни Петру симпатизировал и поп Игнатий, с удовольствием слушавший рассказ бывшего карателя о расправах со студентами и «жидами». Но, когда тот по неосторожности опрокинул стол с посудой, он изгнал его с возгласом: «Чтобы твоего духа не было, нечистая тварь!» «Здесь, к сожалению, — считает Красильников, — автор впадает в поверхностно-карикатурный, лубочный стиль».

В гости к Петру Колдобину на новоселье приехали волостные власти: старшина, урядник, писарь. Обрисованы они довольно колоритно; в частности, остроумно показано их натужное стремление выражаться «культурно». Но и здесь, по мнению Красильникова, сатира Новикова-Прибоя носит довольно поверхностный, примитивный характер. Это относится и к центральному образу — образу «порченого»: Пётр Колдобин нарисован только чёрными красками, и это снижает достоверность образа. Е. А. Ляцкой по поводу этого рассказа писал А. М. Горькому: «Есть страницы сильные, мастерски сделанные, но в общем он наполовину лубок, наполовину художественное произведение. Очень унтер… размалёван».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация