Джек бесцельно брел вниз по безлюдной дороге вдоль устья Шеннона, радуясь ее тишине и покою. Замок Глайна вскоре исчез за деревьями. Вспышка яркого красного света озарила зеленоватое небо над темной зоной, которая когда-то использовалась как автостоянка, а теперь превратилась в место прогулок и наблюдений за птицами. Бетонное покрытие стало неровным, белые линии на нем выцвели, а сквозь многочисленные трещины пробивалась трава. Там приткнулась старая красная «фиеста» — побитая, исцарапанная, давно растерявшая весь свой блеск. Джек резко остановился, сразу же узнав машину, которая прошлым утром у автозаправки проглотила длинноногую красавицу, словно хищная мухоловка.
Его сердце забилось быстрее, и он огляделся вокруг, надеясь увидеть девушку, но вокруг не было ни души. На приборной доске пластиковый стаканчик с кофе, на пассажирском сиденье — сложенные стопкой газеты, рядом — полотенце… Воображение Джека неожиданно забурлило. Может, она совершает пробежку где-то неподалеку? Он отошел, опасаясь, что она застанет его у машины, пялящимся в окна. Удивительное совпадение — вторая встреча в другой, но тоже пустынной местности — пробудило любопытство, которое мешало ему развернуться и уйти. И возможность еще раз крикнуть ей «Привет!» наполняла его радостью, особенно желанной в такой неудачный день, как сегодня.
После сорокапятиминутного ожидания на Джека навалились огорчение и разочарование. Машина выглядела так, будто проторчала на пустыре много лет, но он-то точно знал, что еще вчера утром она катилась себе по дороге. Он подошел поближе и прижался лицом к стеклу.
Сердце его едва не остановилось. Он покрылся гусиной кожей, по телу пробежала дрожь.
На приборной доске, рядом со стаканчиком кофе и мобильным телефоном, на экране которого мигало напоминание о пропущенных вызовах, лежала толстая коричневая папка. Сделанная четким почерком надпись на обложке гласила: «Донал Раттл».
Глава шестнадцатая
Носком ботинка я как бы случайно ударила по блюду, на котором раньше лежало шоколадное печенье, и по поляне разнеслось громкое эхо. На усыпанной хвоей почве лежали в ленивых позах четыре спящих тела, и храп Бернарда набирал силу с каждой минутой. Я глубоко вздохнула, ощущая себя несносной девочкой-подростком, ошалевшей от гормонов и не знающей, куда себя девать. Хелена, с которой за последний час мы не обменялись ни словом, приподняла брови и недоуменно посмотрела на меня, стараясь показать, будто не замечает моих мучений, хотя было видно, что они ее забавляют. За прошедший час я уже «случайно» задевала фарфоровый чайник, роняла на Джоану пачку печенья и довольно громко кашляла. Но они продолжали спать, а Хелена ни за что не хотела проводить меня или хотя бы подсказать дорогу туда, где за лесом начиналась другая жизнь.
Услышав вдали смех, я попыталась сама выбраться из леса, но, потыкавшись в стройные ряды совершенно одинаковых сосен, в конце концов решила, что хватит с меня того, что я потерялась один раз. Заблудиться снова, тем более в таких обстоятельствах, было бы верхом глупости.
— Сколько они обычно спят? — громко и раздраженно спросила я, надеясь, что мой голос их потревожит.
— Не меньше восьми часов.
— А они едят?
— Три раза в день, и довольно плотно. Дважды в сутки я их выгуливаю. Бернард предпочитает поводок. — Хелена рассеянно улыбнулась, словно что-то припоминая. — Ну и, разумеется, время от времени я их по очереди вычесываю, — заключила она.
— Я имела в виду, собираются ли они завтракать здесь, — сказала я, с отвращением озирая поляну и уже не думая о том, как бы не оскорбить их традицию ежегодного юбилейного пикника. Сдерживать возбуждение не получалось, но мне не нравилось, когда меня на этом ловили. Обычно я поступала в жизни, как хотела, не оглядываясь на окружающих. Даже в доме собственных родителей никогда не задерживалась надолго: едва приехав погостить, хватала сумку и убегала. Но здесь бежать было некуда.
Где-то вдалеке снова раздался смех.
— Что это за шум?
— По-моему, люди называют это смехом. — Сидя на спальном мешке, Хелена казалась непринужденной и одновременно собранной.
— У вас часто бывают проблемы в отношениях с людьми?
— А у вас?
— Да, — твердо ответила я, а она улыбнулась.
Я перестала хмуриться.
— Просто я просидела в этом лесу уже два дня.
— Это извинение?
— Обычно я не извиняюсь. Только если действительно есть за что.
— Вы мне напоминаете меня саму, когда я была молодой. Моложе то есть. Потому что я все еще молодая. Что же вас в вашем юном возрасте так раздражает?
— Я чувствую себя некомфортно в обществе людей. — Я снова услышала обрывок смеха и оглянулась.
Хелена продолжила как ни в чем не бывало:
— Ну, конечно, вам некомфортно с людьми. Вы ведь тратите большую часть своего времени на их розыск.
Я решила не реагировать на это заявление.
— Вы что, не слышите эти звуки?
— Я выросла возле железнодорожной станции. Когда друзья оставались у меня ночевать, они спать не могли из-за шума. А я так привыкла, что ничего не слышала. Зато от скрипа деревянных ступенек, по которым родители поднимались утром ко мне в спальню, сразу просыпалась. Вы замужем?
Я удивленно вытаращила глаза.
— Будем считать, что это означает «нет». У вас есть друг?
— Временами.
— А дети?
— Дети меня не интересуют. — Я потянула носом воздух. — Чем это пахнет? И кто это смеется? Рядом кто-то есть?
Я безостановочно вертела головой, как собака, пытающаяся поймать муху. Я не могла понять, откуда прилетают все эти звуки. Стоило мне подумать, что они раздаются где-то за спиной и обернуться, как звук тут же менял направление.
— Они повсюду, — лениво пояснила Хелена. — Новенькие обычно сравнивают это со стереосистемой. Наверное, вам это сравнение понятнее, чем мне.
— Кто производит весь этот шум? И кто здесь курит сигару? — Я снова потянула воздух носом.
— Вы задаете много вопросов.
— А вы не задавали, когда очутились здесь? Хелена, я не знаю, где нахожусь и что происходит, а вы даже не пытаетесь мне помочь.
Наконец-то она спохватилась и смущенно вскинула ресницы.
— Извините. Забыла, как это бывает. — Она замолчала, прислушиваясь к звукам. — Смех и эти запахи — часть здешней атмосферы. Кстати, что вам известно о людях, которые оказываются здесь?
— Что они пропали без вести.
— Вот именно. Точно так же сюда попадают исчезнувшие смех, плач и запахи.
— Как это? — спросила я, окончательно растерявшись.
— Иногда у людей пропадает нечто большее, чем носки, Сэнди. Вы можете просто забыть, куда их положили. Когда вы что-то забываете — это как бы пропажа частички вашей памяти, вот и все.
