Около полуночи, в курьерском поезде, адмирал Колчак и я выехали в Петроград. На вокзале нас провожали – главный командир Севастопольского порта, вице-адмирал Васильковский и многие офицеры флота, устроившие адмиралу при отходе поезда овацию. Один из провожавших крикнул: «Мужество и доблесть, сознание долга и чести во все времена служили украшением народов. Ура!».
Адмирал был в крайне подавленном настроении духа. В вагоне он мне сказал, что обвинение, поставленное ему Временным Правительством, его глубоко оскорбило, что ему тяжко сознание, что он, которому было вверено командование флотом, смещен по требованию взбунтовавшихся матросов, что он не может примириться с мыслью, что не будет принимать активного участия в великой войне, от исхода которой зависит все будущее России. Я старался успокоить адмирала; мне самому было тяжело за Россию, но Временное Правительство я глубоко презирал.
В том же поезде, в котором мы ехали, ехал также в отдельном вагоне американский адмирал Глэкон, прибывший накануне в Севастополь с целью переговорить с адмиралом Колчаком о возможном содействии нам со стороны Американского флота, который мог бы быть послан в Средиземное море для действий против Дарданелл.
Глэкон подъезжал к Севастополю, когда там уже произошел бунт. Увидев, что на вокзале его встречают матрос, солдат и рабочий, он сказал состоявшему при нем русскому морскому офицеру, лейтенанту Д. Н. Федотову: «Кажется, нам здесь нечего делать; распорядитесь о прицепке моего вагона к поезду, уходящему вечером».
Адмирал Глэкон спросил адмирала Колчака, не согласится ли он прибыть в Америку, т. к. возможно, что американский флот будет действовать против Дарданелл для открытия сообщения с Россией; в этом случае опыт адмирала мог бы быть использован. Адмирал согласился на это.
Через несколько дней после прибытия в Петроград, адмирал Колчак и я были приглашены в заседание Временного Правительства в Мариинский дворец, для доклада о событиях в Черноморском флоте.
В заседании адмирал высказал, что вооруженные силы, вследствие допущенной правительством антигосударственной агитации разлагаются и более непригодны для войны, что имеются только два выхода – или заключить мир, или прекратить преступную агитацию, ввести смертную казнь и привести вооруженные силы в порядок.
После речи адмирала князь Львов предложил высказаться мне. Я сказал, что правительство обвиняет нас в допущении бунта, но бунт допустили не мы, а само правительство и, в частности, сам военный и морской министр Керенский. Я указал, что по предыдущей службе я имел случай плавать на Английском и Французском флотах, принадлежащих так называемым демократическим странам: у них дисциплина строже и наказания жесточе, чем у нас было при Императорском режиме, что вооруженная сила основана на строгом законе и строгих взысканиях за проступки. Сознательная же дисциплина, провозглашенная Временным Правительством, недоступна массам, она возможна только для единичных высококультурных людей. За столом против меня сидели Керенский, Чернов и Церетели… Через несколько дней я узнал, что Керенский, в наказание за дерзкие слова, произнесенные мною в заседании Совета Министров, приказал сослать меня в Каспийское море, но адмирал Колчак вступился за меня, и это распоряжение было отменено.
Популярность адмирала Колчака в России была очень высока. Какие-то неизвестные организации разбрасывали по городу листки, с призывом к военной диктатуре, выдвигая в диктаторы адмирала. В листках писалось: «Суворовскими знаменами не отмахиваются от мух. Пусть князь Львов передает власть адмиралу Колчаку и т. п.».
Вскоре состоялось постановление Временного Правительства о командировании адмирала Колчака в Соединенные Штаты Америки. Постановление это было вызвано просьбой чрезвычайного посла Америки, сенатора Рута. Многие общественные организации патриотического направления приглашали адмирала принять участие в их работе. Надеясь быть полезным в России, адмирал не хотел ехать в Америку и затягивал отъезд насколько возможно. Однако Керенскому не нравилась популярность адмирала, и он решил от него избавиться. Однажды, придя домой, адмирал застал там курьера с собственноручным приказом Керенского – немедленно отбыть в Соединенные Штаты Америки и донести, отчего он до сего времени не выехал.
27 июля 1917 года адмирал Колчак отбыл за границу.
Печатается с сокращениями по тексту сборника «Историк и современник». Кн. IV. Берлин, 1923. С. 3–28.
Автор, Михаил Иванович Смирнов (1940) – капитан 1-го ранга, впоследствии – контр-адмирал, морской министр Омского правительства Колчака, в эмиграции написал книгу-биографию адмирала Колчака.
Ренненкампф. За Россию с немецкой фамилией. Из статьи С. П. Андоленко
[14]
Мало было в русской армии вождей, которых одновременно бы так хулили и так возносили, как генерала Ренненкампфа. Для одних он самый способный из русских генералов 1914 г., победитель германцев и спаситель Парижа, для других – он бездарен, чуть-чуть не предатель.
В последнее время в Западной Европе появилось много трудов, посвященных Первой мировой войне. Авторы обещают нам сказать «всю правду», но обещания своего не сдерживают. Что касается России, то повторяется старая ложь, среди которой «предательство» Ренненкампфа занимает далеко не последнее место. Достаточно прочесть воспоминания французского посла Палеолога об откровениях, которые ему делались представителями высшего русского общества. А чего стоят письма Великого Князя Николая Михайловича к одному известному историку… Всего не перечесть.
Хотя генерал Головин в свое время разобрал подробно все обвинения, которые были брошены Ренненкампфу, и в существенном, казалось бы, окончательно его обелил, но надо думать, что труды его остались неизвестными. Травля генерала Ренненкампфа продолжается.
Первый упрек, который бросают генералу, – это его немецкая фамилия. Действительно, он носил немецкую фамилию, как носят и носили такие фамилии и чистокровные французы и англичане. Рыцарь король Бельгии Альберт I тоже носил немецкую фамилию, а русских офицеров и генералов с немецкими фамилиями не перечесть!
Ренненкампфы служили России с XVI века. Со времен Петра их фамилия не сходит со списков Русской Армии. На серебряных трубах Кексгольмского полка, пожалованных Императрицей Елисаветой, была вырезана надпись: «1760 г. 28 сентября, в знак взятия Берлина, под предводительством Его Превосходительства генерал-поручика и кавалера Петра Ивановича Панина, в бытность полковника Ренненкампфа».
За 150 лет до 1914 года русский полковник Ренненкампф дрался с пруссаками и брал Берлин. Только недобросовестные люди могли ставить в упрек генералу его немецкую фамилию.
Генерал родился в 1854 г. и в 1870-м был выпущен корнетом в Литовский уланский полк. Через 9 лет он выдержал экзамен в Николаевскую академию Генерального штаба (147 принятых из начального числа 1500 кандидатов). На штабных должностях он выказал себя выдающимся офицером, посвящая свои досуги пополнению своего образования. Он много писал в военных журналах, неизменно ратуя за возвращение погрязшей в рутине армии к здоровым Суворовским началам.
