— Надежда Егоровна, — начал он, — вы только, пожалуйста, держите себя в руках… Крепитесь.
Она глядела на него просительно, словно молила о пощаде.
— Видите ли… мать Вани, Екатерина Петровна Семенова, была убита вчера вечером.
— Катюша? О Господи, Господи, упокой, Всеблагой, ее светлую душу. Прости ей прегрешения, вольные и невольные. И у кого же это рука не дрогнула? У какого ирода?
Как он жалел сейчас, что приехал в Мамонтовку. Неужели нельзя было поручить это местному отделению? С преступниками разговаривать — это одно, с матерями преступников — совсем другое. Постарался ответить на ее вопрос спокойным, отстраненным голосом.
— Подозрение падает на Грачева Сергея Николаевича. Увы, все улики против него. — Он сжалился и добавил: — Пока…
Надежда Егоровна молчала и только мелко крестилась, будто защищалась.
— Нет, — наконец промолвила она, и сказано это было твердо, без тени колебания. — Не верю. Этого не может быть. Бог не допустил бы.
Дементьев чувствовал себя чуть ли не виноватым.
— Следствие, конечно, еще не окончено, но…
— Вот и расследуйте, — на удивление очень спокойно сказала она. И даже перешла на «ты». — Иди и расследуй. Хватит языком чесать. Глупости всякие городить мне тут. Дурак дураком.
Геннадий убрался из домика Грачевой, как побитая собака.
Засада осталась на месте. На случай, если подозреваемый все-таки явится, как собирался, в понедельник. Или еще раньше.
Возвращаясь в Москву, Дементьев ловил себя на том, что мысленно все чаще называет Грачева «подозреваемым», а не однозначно — «преступником», как до встречи с его матерью. Странно, но спокойная уверенность Надежды Егоровны в невиновности сына поколебала его, обычно не склонного поддаваться чувствам. Более того: женское сердитое — «дурак дураком» — почему-то не показалось ему обидным.
Глава 27
ПОБИРУШКА
Вот и пролетел уик-энд.
У кого-то выходные прошли в тяжких трудах и заботах — как, например, у следователя Дементьева.
Кому-то, как Сергею Грачеву и Надежде Егоровне, принесли неожиданные потрясения.
Но основная масса людей все-таки в эти дни, как и положено, отдыхали. И теперь, к утру понедельника, находились в отличном настроении.
Вот и Юрий Андреевич Варламов, вернувшись из поездки, весело насвистывал, пока лифт поднимался на шестой этаж. Но глаза этого человека оставались, как обычно, холодными.
Прежде чем отпереть обитую дерматином стальную дверь с фигурным глазком, он позвонил в квартиру соседки. Выглянула та же неопрятная тетка, что два дня назад разговаривала с Сергеем и Ваней. Теперь она не сердилась. Ее лицо при виде Варламова расплылось в радушной улыбке.
— Новостей нет? — сухо поинтересовался Юрий.
— А вот и есть! — гордо доложила тетка.
— Ну?
— Значит, так. — Она вытянулась перед ним, как солдат перед генералом. — В пятницу, только вы уехали, в вашу дверь ломились.
— Так уж и ломились? — Юрий оставался невозмутимым, и это соседку уязвило: она рассчитывала на другой эффект.
— Еще как! Ногами колотили, — обиженно говорила она. — Чуть обивку не попортили.
— Ну, обивка не самая большая драгоценность, — заметил Варламов.
— Кому как, — поджала губы соседка. Ей ужасно хотелось обзавестись такой же красивой обивкой.
— Кто это был?
— Парень помоложе вас. Усатый, высокий.
— Усатый, высокий, — задумался Юрий. — Гм…
— Пуховик еще у него был чем-то испачкан. И с ребенком.
— Парень с ребенком? Колотили в дверь? Квартирой ошиблись, что ли?
— А вот и нет. Я спросила: чего, мол, тут расхулиганились? Я ведь, Юрий Андреич, как вы велели, ваше имущество стерегла, оберегала.
— Ну спасибо, спасибо.
— А они говорят: мы к Юрию Андреичу. И фамилию вашу правильно назвали. А мальчонка говорит — мы к дяде Юре. Может, родственники?
— К дяде Юре, — пробормотал Варламов. — Джонни?
— Вот и нет, — возразила тетка. — Парень его иначе называл: Иван.
— Мальчик-то какой из себя, не рыжий?
— Еще какой рыжий! Как царский червонец!
Варламов скривился:
— А вы видали хоть раз золотые червонцы?
Тетка опять обиделась:
— Мы, Юрий Андреич, люди трудовые. На зарплату живем. Не шикуем, но и не побираемся, с протянутой рукой не ходим. — С этими словами она как раз-таки протянула вперед руку, ладонью кверху, очень недвусмысленно, алчно.
— Ах да! — спохватился Варламов. Достал из бумажника купюру и вложил в просительно подставленную пятерню. — Это вам, Варвара Матвеевна, за труды.
— Ах, что вы, что вы, — тетка замотала лохматой головой, а сама тем временем проглядела дензнак на просвет и сунула в карман зеленого фартука. Резво провернув эту нехитрую операцию, она вновь обратилась к Юрию, уже готовому скрыться за своей бронированной дверью.
— А это еще не все. Были и другие новости. Поважнее.
— Ну что еще? — обернулся он.
— А вот! — из того же лоснящегося кармана Варвара Матвеевна извлекла сложенный пополам листок. Осклабившись, помахала им над головой, точно хотела подразнить: «Пляши! Пляши!»
— Что, они записку оставили?
— А вот и не они! А вот и не записку!
— Ладно, хватит, давайте сюда.
Тетка протянула ему листок.
— Не записочка, а повесточка. В прокуратурочку.
— Ну-ка, — он развернул послание. Но прочесть мешала теткина ладонь, требовательно мотавшаяся перед его носом. Пришлось ему вновь доставать бумажник и расплачиваться.
— Ах что вы, что вы, — пропела довольная соседка и наконец удалилась.
В повестке значилось, что Варламову Юрию Андреевичу надлежит явиться в Московскую городскую прокуратуру к старшему следователю Д. И. Дементьеву сегодня же.
— Очень интересно, — сказал он вслух, и тут к его досаде замок соседской двери опять щелкнул.
Опять появилась соседка, но уже не такая наглая, как прежде, а робкая и даже как бы застенчивая.
Юрий прищурился. Взгляд его стал ледяным и колючим. Варвара Матвеевна, к своему несчастью, этого не заметила.
— Я случайно подслушала, куда они поехали, когда вас не застали…
Юрий молчал, не проявляя ни малейших признаков любопытства.
— Я про этих… парня с мальчишкой.
Варламов все так же выжидал.
— Они собирались к матери парня, которая на пенсии. Мальчик называл ее бабушкой Надей. Это я на всякий случай, Юрий Андреич, вдруг вы захотите с ними встретиться, — рука проделала в воздухе пируэт в виде хватательного движения, — вдруг вам интересно…
