— Ты вот что… Помалкивай о том, что мы были знакомы раньше. Иначе дело передадут кому-то другому. Скажут, что я, мол, лицо заинтересованное.
— Хорошо, — пообещал Грачев.
Геннадий улыбнулся:
— А ведь я, если вдуматься, действительно лицо заинтересованное.
И он протянул Сергею руку. А тот в ответ подал свою, хотя рукопожатие могло причинить ему боль.
* * *
«В темницу попадешь…»
Вот и сбылось еще одно предсказание старой цыганки, госпожи Груши.
У многих людей слово «темница» вызывает ассоциации весьма романтические. Старинный замок, сложенный из цельных необтесанных валунов, узкие окошки-бойницы, в которые, возможно, время от времени заглядывает «вскормленный на воле орел молодой». И стражники в тяжелых латах. И подземный ход, который выкапывается годами, а роет его неотразимый узник вроде Жана Марэ в роли графа Монте-Кристо.
Нормальному человеку, с уголовным миром не связанному, и в голову не придет, что «темница» — это тоже самое, что «тюряга». Или СИЗО — следственный изолятор. Или он же — ИВС, изолятор временного содержания.
«Временного — это хорошо, — думал Сергей с горькой иронией. — Обнадеживает».
Его поместили в Бутырскую тюрьму, которая снаружи и впрямь выглядела, как старинный замок из красного кирпича, хотя обыватель не имел возможности оценить ее архитектурных прелестей: подследственная тюрьма была расположена во дворе. От шумной, многолюдной Новослободской улицы ее отгораживал универмаг с жизнерадостным названием — «Молодость».
Сергей хорошо знал каждый тупичок и закоулок там, снаружи.
Неизвестно, как на ладонях, но уж в жизни-то линии судьбы точно сходятся в одних и тех же точках пространства.
Дом, где жили Катя с Ванечкой, находился отсюда метрах в тридцати — через дорогу, рукой подать. Прямо напротив клуба ГУВД. В этот милицейский Дом культуры они прошлой зимой водили Ванечку на елку. У Деда Мороза была, помнится, дрессированная утка. Номер заключался в том, что она шагала на своих перепонках туда-сюда по сцене и крякала довольно выразительно.
«Катя… Была бы ты жива — принесла бы мне передачку. Но тогда бы я не сидел здесь. Кати нет, а Лина не может прийти ко мне, ей нельзя себя расшифровывать.
Она охраняет твоего сынишку, Катя. Ты не волнуйся, ей можно доверять. Она парень что надо!
Парень? Нет… женщина. Моя женщина.
Катюш, я так хотел бы вас познакомить, — мысленно он обращался к однокласснице так, будто та могла его слышать. А кто знает, может, она и слышит. — Мне кажется, вы бы нашли общий язык, хоть вы и разные. А когда у нас с Линой родится ребенок, ты научила бы его пеленать…»
Боже, о чем он. Какой ребенок? Они ведь с Линой провели вместе одну короткую ночь.
Размечтался, дурак.
А сам-то лежит на жестких нарах, в этой плохо проветренной камере.
Какая там темница — тюряга!
Вот тебе и «не зарекайся». Попер на рожон, герой. Вдыхай теперь эти ароматы.
Запах — вот что здесь было самым мучительным для Сергея. Глаза-то можно закрыть. И представить себе, что ты, к примеру, Емельян Пугачев. Он ведь тоже был заключен императрицей Екатериной II в этот тюремный замок. Красиво звучит, да? А ведь и тогда это была всего-навсего тюряга. И воняло тут, наверное, так же. Ну, Емелька-то, впрочем, был крестьянин, его вряд ли донимали запахи. А вот взял и царем назвался, самозванец.
Но ведь и Сергей Грачев был в своем роде самозванцем. Он занимал здесь не свое место, а варламовское.
И его, возможно, также ожидала казнь. Если, конечно, Геннадий не откопает нужные доказательства.
* * *
Только здесь, в тюрьме, Сергей вдруг осознал, как он соскучился по своей работе. Причем не только по компьютерам, датчикам и прочей аппаратуре, но и по тем странным людям-чудикам, которые его окружали в НИИ биоэнергетики, и по тем необъяснимым, загадочным явлениям, которые там изучались.
Особенно остро он почувствовал, как ему всего этого не хватает, во время унизительной процедуры «игры на пианино», то бишь снятия отпечатков пальцев.
Какая все-таки разница: здесь берут отпечатки для того, чтобы человек не мог скрыться, чтобы его в любой момент сумели опознать.
А там… Для чего там?
Зачем изучать линии ладони?
Зачем человеку знать свое будущее?
Говорят, гадание — грех. Мол, если некто знает, что его ждет, то он будет рабом предсказания. Лишится свободы выбора.
А может быть, как раз наоборот? Заранее предупрежденный об опасности, человек сумеет к ней подготовиться, и его труднее станет застать врасплох.
Предупрежденный о счастье — не проморгает его, не пройдет мимо. И тогда ни у кого на свете, ни при каких обстоятельствах рыжий конь не проскачет стороной.
Знать о своем грядущем хорошо еще и потому, что можно попытаться вступить с судьбой в схватку. А в любом поединке всегда есть пусть крохотный, но шанс победить.
Фу, как неприятно пахнут руки от этой специфической краски. В институте биоэнергетики используются совсем другие составы.
«Вот выйду отсюда, — мечтал Грачев, — и нашу технологию еще более усовершенствую».
Он не будет относиться к работе формально. Как он мог быть таким дураком — не верить в пророчества. Ведь совершенно очевидно, что они сбываются.
Отпечатки, отпечатки… Знак судьбы. Предначертанность.
А может, это знак и свободы? Так хотелось бы.
Глава 41
ПОЦЕЛУЙ ИУДЫ
Екатерину Семенову хоронили на деньги банка, в филиале которого она работала. Совет директоров раскошелился, «спонсировал».
Дементьева покоробило, когда ему сообщили об этом «спонсировании»: как будто речь идет о развлекательном шоу или увеселительной турпоездке. За выделенные средства, однако же, спасибо.
Прежде Геннадий никогда не думал об убитых как о реальных людях. Жертвы преступления, вернее их тела, были для него не более, чем факторами в расследовании дел.
Вскрытие показало, что смерть была насильственной? Ясно. В крови обнаружен наркотик? Понятно. Точное время смерти не совпадает с показаниями свидетеля? Учтем.
А сейчас у него впервые появилось такое чувство, будто в лице незнакомой Кати он потерял кого-то из близких. Почему, отчего?
Он решил отправиться на похороны по двум соображениям. Первое — чисто деловое. Вдруг узнает что-то новенькое, подметит какую-нибудь деталь, которая прольет свет на неясные факты следствия.
Второе — чисто личное, сокровенное. Он хотел… попрощаться. Не догадался — почувствовал, что Екатерина была очень дорога Сергею.
Но Грачев — ныне заключенный, и поскольку покойная не является ему родней и даже считается его жертвой, на похороны, естественно, никто его не отпустит.
