Я и Пуделю попытался все это объяснить, но он как-то на редкость плохо соображал и невпопад ответил:
– Но ведь Гарри потерял все! Все, кроме одной-единственной вещи. Ее-то мы и можем теперь ему вернуть. Мы можем, наконец, подарить ему покой.
Покой? А как насчет моего покоя? И что будет с моей жизнью, которую я сумел выстроить для себя из обломков кораблекрушения? Я ведь сам эту жизнь создал, Мышонок. Ни мама, ни папа мне не помогали. Я все сделал сам. И получилось весьма неплохо. Теперь я богатый человек. У меня нет ни специальности, ни права занимать высокую должность, и все-таки я вполне преуспел. У меня есть деньги, а деньги люди уважают. Благодаря деньгам человек обретает в обществе вес и авторитет. И такого человека люди начинают побаиваться – ну, по крайней мере, некоторые люди. Те, кто ценит умение хранить тайну. Те, кто и сам вынужден что-то скрывать.
Я понимал, что мне так и не удастся заставить Пуделя выслушать меня до конца, и притворился, будто сам внимательно его слушаю, а когда он наконец завершил свои невнятные речи, я кивнул и сказал:
– О’кей.
Он удивленно на меня посмотрел:
– Ты это всерьез?
Господи, как же это было на него похоже!
– Ну да, – сказал я. – Я думаю, что ты, наверное, прав. И мы действительно этим займемся. Обещаю.
Его лицо прямо-таки вспыхнуло надеждой, и он стал удивительно похож на того прежнего Пуделя, с которым мы когда-то вместе учились в школе. Такое ощущение, будто я неожиданно сделал ему дорогой подарок, а не дал пинка под зад, чего он, кстати, вполне заслуживал.
– Правда? Правда? Ты обещаешь?
– Ну конечно. – Понимаешь, Мышонок, я был вынужден пообещать ему это. Мне нужно было купить себе немного времени, чтобы все как следует обдумать. – А с Джонни я поговорю. Нужно будет, чтобы и он непременно оказался на нашей стороне.
Глава пятая
Ноябрь 2005
Дорогой Мышонок!
Однако поговорить с Джонни оказалось куда трудней, чем я думал. А уж связать обещанием нового директора «Сент-Освальдз» было и вовсе непросто. В телефонной книге его номера телефона не было; его мобильный был подключен к голосовой почте; а когда я позвонил в школу, то сумел поговорить только с его секретаршей. Но эта особа задавала слишком много вопросов, а сама ни на один мой вопрос так толком и не ответила.
Честно говоря, это было очень неприятно – после стольких-то лет близких отношений. Но теперь, похоже, Джонни попросту меня избегал, если не считать того, что он дважды в год переводил на мой счет по пятнадцать тысяч. Он даже ни разу не навестил меня после того, как я переехал в свой новый дом в Молбри. Скорее всего, он не хотел, чтобы мы с его женой продолжали общаться. Впрочем, и она больше мне не звонила. Однако я уверен, что причина именно в нем, поскольку сама мисс Макрей всегда очень хорошо ко мне относилась.
Наконец я решил сам зайти в школу и все-таки повидаться с Джонни. Секретарше я сказал, что подожду, сколько будет нужно. Я захватил с собой коробку, присланную Гарри, чтобы передать ее школьному капеллану, – мы с Пуделем вместе внимательно изучили ее содержимое и убедились, что среди этих вещей нет ничего, что могло бы послужить хоть какой-то уликой против нас. Через некоторое время секретарша сообщила мне, что доктора Харрингтона сегодня, к сожалению, не будет, он на каких-то курсах, но я могу побеседовать с госпожой Бакфаст или же снова зайти завтра утром.
Госпожа Бакфаст была мне абсолютно не нужна. Мне был нужен директор, я так и сказал этой секретарше – блондинке с круглыми птичьими глазками, которыми она, казалось, видела меня насквозь. Начальство, должно быть, велело ей непременно от меня отделаться, потому что минут через десять из соседнего кабинета выглянула рыжеволосая женщина, обладательница весьма щедрых достоинств, и спросила:
– Мистер Спайкли? Не могу ли я чем-нибудь вам помочь?
Я был настолько удивлен, что в какое-то мгновение чуть себя не выдал. Впрочем, я всегда хорошо умел скрывать свои чувства. Я улыбнулся, в шутку состроил рожу секретарше и последовал за госпожой Бакфаст.
Смешно, какая ерунда порой застревает в памяти. Иной раз воспоминания пробуждаются даже под воздействием какого-нибудь знакомого запаха – вот и в данном случае роль «спускового крючка» сыграл как раз запах, свойственный лишь школе «Сент-Освальдз». Точнее, смешение запахов – вареной капусты, меловой пыли и мастики для полов. В тот день шел дождь; в водосточных трубах и придорожных канавах хлюпала, булькала и плющала вода, и все это звучало как маленький оркестр. Эти звуки и запахи словно вернули меня назад, в ту небольшую комнатку в башне с колокольней, точно под которой находился наш класс. И я снова сидел в той комнате, чувствуя запах дождя, стучавшего по высоким конькам крыш и ручейками стекавшего по оконным стеклам, а его теплая рука скользила по моему бедру, и он, низко наклоняясь ко мне, шептал: «Хороший мальчик, хороший мальчик…» Нет, вспоминать об этом, конечно, не слишком приятно, однако именно это заставило меня стать тем, кто я теперь. А я теперь человек богатый. И успешный. Меня, пожалуй, тоже можно назвать выжившим.
Я уселся в кожаное кресло, стараясь прогнать непрошеные воспоминания, и сказал с улыбкой:
– Беки Прайс.
– Как мило, что ты сразу меня вспомнил! – обрадовалась она. – Ведь с тех пор, должно быть, больше двадцати лет прошло.
– Ты не так уж сильно изменилась.
Ну, тут я несколько покривил душой. Беки стала куда крупней и солидней, да и всяких округлостей и выпуклостей у нее прибавилось. Но голос остался прежним – чудесное, чуть хрипловатое контральто, так замечательно звучавшее у нас в церкви. Интересно, подумал я, а что, если она это место получила, потому что спит с директором? Возможно, впрочем, что я ошибаюсь. Да и с какой стати Джонни с ней спать? У него просто потрясающая жена, а эта госпожа Бакфаст (господи, где она только взяла такую фамилию!) в лучшем случае способна получить четыре очка из десяти возможных.
Она одарила меня улыбкой. Улыбка была хороша, и я прибавил ей еще одно очко.
– Я так рада тебя повидать, Дэвид, – сказала она. – Говори, чем я могу быть тебе полезна?
– Мне хотелось бы поговорить с Джонни.
– Боюсь, в данный момент это невозможно. Джонни сейчас страшно занят. Но я могу передать ему записку или что-нибудь на словах.
Я предпринял новую попытку и напрямик спросил:
– Он что, избегает меня? Зря, потому что это грозит ему опасностью.
Ну, уж это-то замечание должно было привлечь ее внимание! Но Беки Прайс лишь снова с улыбкой посмотрела на меня и сказала:
– Это и впрямь звучит как угроза. Хочешь кофе, Дэйв? Или, может, чего покрепче?
Я покачал головой. Слишком рискованно. Я предпочитаю пить из своей посуды. Состояние графинов в «Сент-Освальдз» всегда вызывало у меня нехорошие подозрения. Трещины, сколы, кольца внутри, как на пне древнего дерева. Знаешь, Мышонок, достаточно одного глотка из грязной кофейной чашки, чтобы подцепить все, что угодно.
