— Потому что кто знает, как все это будет! — воскликнула она, вытирая глаза; а глаза у нее всегда были на мокром месте. — Мы задолжали злому заводчику Синтраму, и он может отобрать у нас имение. Конечно, Фердинанд теперь помолвлен с богачкой Анной Шернхек, но он скоро надоест ей, помяните мое слово, надоест. И что станется с нами, с нашими тремя коровами и девятью лошадями, с нашими веселыми юными барышнями, которые жаждут разъезжать с одного бала на другой, с нашими засушливыми полями, где ничто не растет, с нашим милым Фердинандом, которому никогда не стать настоящим мужчиной? Что станется с этим благословенным домом, где все процветает, кроме работы?
Но вот настало время обеда, и все домочадцы собрались вместе. Милый Фердинанд, кроткий сын своих родителей, и их веселые дочери вернулись домой, одолжив хрен. Явился и сам капитан, взбодренный купаньем в проруби небольшого озерца и охотой в лесу. Он распахнул окно, чтобы легче было дышать, и с недюжинной силой, по-мужски, пожал руку Йесте. Явилась и капитанша, разодетая в шелка, отделанные широкими кружевами, ниспадающими на ее белые руки, которые Йесте дозволили поцеловать.
Все радостно поздоровались с Йестой; перебрасываясь веселыми шутками, они спросили его:
— Как вам живется в Экебю, как вам живется в этой земле обетованной?
И он ответил:
— Там текут молочные и медовые реки. Мы добываем железо из гор и наполняем погреб вином. Поля приносят золото, которым мы позолачиваем нищету нашей жизни. Леса же мы вырубаем, чтобы строить кегельбаны и беседки.
Однако в ответ на эти слова капитанша, вздохнув, улыбнулась, и с ее уст слетело лишь одно-единственное слово:
— Поэт!
— Много грехов на моей совести, — сказал Йеста, — но никогда не написал я ни строчки стихов.
— И все-таки ты — поэт, Йеста, этого звания от тебя не отнимешь. Ты пережил намного больше поэм, чем иные скальды сочинили.
Затем капитанша мягко, по-матерински, заговорила о его растраченной попусту жизни.
— Я должна дожить до того дня, когда увижу, что ты стал настоящим мужчиной, — сказала она.
И он почувствовал, как сладостно сознавать, что тебе желает добра и вселяет в тебя веру в жизнь такая вот женщина — верный друг, чье мужественное, мечтательное сердце пылает любовью к великим подвигам.
Когда же они покончили с веселой трапезой и насладились солониной с хреном и капустой, хворостом и рождественским пивом, а Йеста заставил их смеяться до слез, рассказывая о майоре с майоршей и о пасторе из Брубю, во дворе послышался звон колокольчиков и вслед за этим к ним вошел злой Синтрам.
Он весь сиял от счастья, начиная с лысой головы и кончая длинными плоскими ступнями. Он размахивал длинными руками и строил гримасы. Сразу видно было, что он привез дурные вести.
— Слыхали, — спросил злой Синтрам, — слыхали, сегодня в церкви Свартше впервые огласили помолвку Анны Шернхек и богача Дальберга? Должно быть, она забыла, что обручена с Фердинандом?
Ни слова не слыхали они об этом. Они удивились и загрустили.
Они живо представили себе, что дом их разорен и опустошен ради того, чтобы выплатить долг злому Синтраму, любимые лошади проданы, продана и обветшалая мебель, унаследованная капитаншей из ее родного дома. Мысленно она видела уже конец своей веселой жизни с празднествами и бесконечными поездками с одного бала на другой. На столе снова появится медвежий окорок, а Фердинанду с сестрами придется уехать из дома и пойти в услужение к чужим людям.
Капитанша приласкала сына, заставив его тем самым найти утешение в ее неизменной материнской любви.
Однако же с ними был Йеста Берлинг, и в уме этого неисправимого фантазера уже роились тысячи планов.
— Послушайте! — воскликнул он. — Еще не время жаловаться и сетовать. Все это подстроила жена пастора из Свартше. Она обрела власть над Анной с тех пор, как та поселилась в пасторской усадьбе. Это она заставила Анну отказаться от Фердинанда и взять в мужья старика Дальберга. Но они еще не повенчаны, да и не будут повенчаны. Я тотчас еду в Борг и повидаюсь с Анной. Я поговорю с ней, я вырву ее из власти пасторской семьи, из власти жениха. Нынче же ночью я привезу ее сюда. А уж тогда старому Дальбергу не добиться, чтоб она вышла за него замуж.
Так оно и случилось. Йеста один отправился в Борг, не позволив отвезти себя ни одной из веселых барышень. Но его сопровождали теплые пожелания всех домочадцев Берги.
А Синтрам, преисполненный ликования оттого, что старик Дальберг останется с носом, решил дождаться в усадьбе возвращения Йесты вместе с изменщицей невестой, чтобы увидеть все собственными глазами. В припадке дружеского расположения он даже опоясал Йесту своим зеленым дорожным кушаком, подарком самой мамзель Ульрики.
Что же до капитанши, то она вышла на лестницу с тремя небольшими книжицами, перевязанными красной ленточкой.
— Возьми их себе, — сказала она Йесте, уже сидевшему в санях, — возьми их себе, если не повезет. Это — «Коринна», «Коринна» мадам де Сталь.
[21] Не хочу, чтоб эту книгу продали с аукциона.
— Мне не может не повезти, — заверил капитаншу Йеста.
— Ах, Йеста, Йеста, — сказала она, проводя рукой по его непокрытым волосам, — самый сильный и самый слабый из людей! Сколько времени ты будешь помнить, что счастье горстки бедных людей в твоих руках?
Йеста снова помчался по проселочной дороге; вороной Дон Жуан тащил сани, позади бежал белоснежный Танкред, а душа Йесты была переполнена ликующей жаждой приключений. Он ощущал себя юным полководцем-завоевателем, над головой которого незримо парит его добрый гений.
Дорога привела его к пасторской усадьбе в Свартше. Свернув туда, он спросил, нельзя ли ему отвезти на бал Анну Шернхек. И ему позволили. Красивая, своенравная девушка села к нему в сани. Да и кто бы не пожелал прокатиться в санях, запряженных вороным Дон Жуаном?
Сначала они оба молчали, но внезапно она, надменная, строптивая и вызывающая, начала беседу.
— Слышал ли ты, Йеста, что объявил нынче пастор в церкви?
— Он сказал, верно, что ты — самая красивая девушка между Левеном и Кларэльвеном?
[22]
— Что за глупые шутки, Йеста! Пастор огласил мою помолвку со стариком Дальбергом, и это всем уже известно.
— Так бы я и позволил тебе сидеть у меня в санях! Если бы я знал об этом, то сидел бы не рядом с тобой, а позади. Я бы вообще не повез тебя, знай я об этом!
На что гордая наследница отвечала:
— Я обошлась бы и без тебя, Йеста Берлинг!
— И все-таки, Анна, — поразмыслив, сказал Йеста, — мне жаль, что твоих отца с матерью нет в живых. Ведь на такого человека, каким стала ты, нельзя ни в чем положиться. И никто не станет больше считаться с тобой.
