Легко вообразить, какой переполох вызвало это несчастье. Гости в полной растерянности стояли в большой зале, не желая расходиться, пока им не станет что-либо известно о состоянии полковницы. Они видели, как полковник, дочери и служанки пробегают по зале с озабоченными лицами в поисках холста для повязки, мази, деревянной дощечки для лубка, так как рука у полковницы была сломана.
Наконец, расспросив прислугу, выяснили, что рана на лбу, которая внушала наибольшую тревогу, оказалась вовсе не опасной, что левую руку нужно положить в лубок, но что это не внушает особых опасений. Серьезнее же всего оказался ушиб на ноге. Коленная чашечка раздроблена, и, пока она заживет, полковнице придется оставаться в постели и лежать неподвижно бог знает сколько времени.
Выслушав это, все поняли, что хозяевам сейчас не до них, и потянулись к выходу. Но когда мужчины разбирали свои шляпы и пальто, в прихожую поспешно вышел полковник Экенстедт. Он искал кого-то взглядом и наконец увидел заводчика Шагерстрема, который как раз застегивал перчатки.
— Если вы, господин заводчик, не слишком торопитесь, — обратился к нему полковник, — то я просил бы вас задержаться.
На лице Шагерстрема отразилось легкое удивление, но он снял шляпу и пальто и последовал за полковником в залу, теперь почти пустую.
— Я хотел бы переговорить с вами, господин Шагерстрем, — сказал полковник. — Если время позволяет вам, то будьте добры посидеть некоторое время, покуда вся эта суматоха не уляжется.
Шагерстрему пришлось ожидать полковника довольно долго. Поручик Аркер тем временем занимал его и, будучи чрезвычайно взволнован всем происшедшим, рассказал заводчику о появлении далекарлийки в Карлстаде и о ее пребывании в доме Экенстедтов.
Бедная экономка, которая была в отчаянии оттого, что позволила девушке выйти к гостям с подносом, рассказывала всем, как ей вздумалось пригласить коробейницу в день похорон, и таким путем Шагерстрему вскоре стало ясно, как все произошло.
Наконец появился полковник.
— Слава Богу, повязки наложены, и Беата спокойно лежит в постели. Надеюсь, самое худшее уже позади.
Он сел и утер глаза большим шелковым платком. Полковник был высокий, статный мужчина с круглой головою, румяными щеками и огромными усами. Он казался храбрым и бравым воякой, и Шагерстрем подивился его чувствительности.
— Вы, господин заводчик, должно быть, находите меня малодушным, но эта женщина, господин Шагерстрем, была счастьем всей моей жизни, и если с ней что-нибудь случится, то я конченый человек.
Но Шагерстрем, разумеется, ничего подобного не думал. Он сам почти две недели жил одиноко в Озерной Даче, борясь со своей несчастной любовью к Шарлотте Левеншельд, и в своем теперешнем настроении вполне мог понять полковника. Он был покорен прямодушием, с которым этот благородный человек говорил о своей любви к жене. Он тотчас же почувствовал к полковнику расположение и доверие, какого никогда не чувствовал к его сыну, хотя и не мог не признавать одаренности молодого пастора.
Между тем оказалось, что полковник просил его остаться затем, чтобы поговорить с ним о Шарлотте.
— Простите старика, — начал он, — за то, что я вмешиваюсь в ваши дела, господин заводчик! Но я, разумеется, слышал о вашем сватовстве к Шарлотте и хочу сказать вам, что мы здесь, в Карлстаде…
Он внезапно умолк. Одна из дочерей стояла в дверях залы, встревоженно глядя на него.
— В чем дело, Жакетта? Ей хуже?
— Нет, нет, папенька, вовсе нет. Но маменька спрашивает Карла-Артура…
— Я полагал, что он в комнате у маменьки, — сказал полковник.
— Он пробыл там очень недолго. Он вместе с другими внес маменьку в ее спальню, и больше мы его не видели.
— Ступай к нему в комнату и погляди, там ли он, — сказал полковник. — Он, верно, пошел туда снять парадное платье.
— Иду, папенька.
Она удалилась, и полковник снова обернулся к Шагерстрему:
— На чем я остановился, господин заводчик?
— Вы сказали, что вы здесь, в Карлстаде…
— Да, да, разумеется. Я хотел сказать, что мы здесь, в Карлстаде, с самого начала были убеждены, что Карл-Артур совершил ошибку. Моя жена поехала в Корсчюрку, чтобы разузнать, как обстоит дело, и нашла, что все это, должно быть…
Он снова умолк. Фру Аркер, замужняя дочь, появилась в дверях залы.
— Папенька, вы не видели Карла-Артура? Маменька спрашивает его и никак не может успокоиться.
— Пришлите ко мне Мудига! — сказал полковник.
Молодая женщина исчезла, но полковник был теперь слишком встревожен для того, чтобы продолжать разговор с Шагерстремом. Он беспокойно расхаживал по зале, пока не явился денщик.
— Скажите, Мудиг, эта далекарлийка все еще на кухне?
— Упаси боже, господин полковник. Она прибежала из залы вся зареванная и тотчас же ушла. Она не оставалась в доме ни минуты.
— А мальчик… то есть, я хочу сказать, магистр Экенстедт?
— Он пришел на кухню вслед за ней и спросил, где она. А как услыхал, что она ушла, побежал на улицу.
— Отправляйтесь тотчас же в город и разыщите его. Скажите, что полковница опасно больна и спрашивает его.
— Слушаюсь, господин полковник.
С этими словами денщик вышел, и полковник возобновил прерванную беседу с Шагерстремом.
— Едва только нам стало известно, как все обстоит на самом деле, — сказал он, — мы решили добиться примирения молодых. Но для этого нужно было сперва устранить далекарлийку, а затем устранить…
Полковник запнулся, смущенный тем, что высказался столь бесцеремонно.
— Я, должно быть, выражаюсь недостаточно учтиво, господин заводчик. Это моей жене следовало бы говорить с вами, уж она-то сумела бы подобрать нужные слова.
Шагерстрем поспешил успокоить его:
— Вы, господин полковник, выражаетесь как должно. И я желал бы тотчас уведомить вас: что касается меня, то я уже устранен. Я дал фрекен Левеншельд обещание приостановить оглашение, как только она этого пожелает.
Полковник встал, горячо пожал Шагерстрему руку и рассыпался в благодарностях.
— Это обрадует Беату, — сказал он, — для нее это будет самая лучшая новость.
Шагерстрем не успел ничего ответить на это, потому что в залу снова вошла фру Аркер.
— Папенька, я, право, не знаю, как быть. Карл-Артур приходил домой, но не зашел к маменьке.
Она рассказала, что стояла у окна спальни и увидела идущего по улице брата.
«Я вижу Карла-Артура! — воскликнула она, обращаясь к полковнице. — Он, как видно, очень тревожится за вас, маменька. Чуть ли не бегом бежит».
Она ожидала, что брат вот-вот появится в спальне. Но вдруг Жакетта, которая все еще оставалась у окна, воскликнула:
