С мебели сняли полосатые чехлы, а с венецианской люстры кисею, открыли клавикорды. Под белыми мраморными столешницами вновь засверкали на ярком свету золоченые грифы. На черной раме заплясали белые богини, пестрый затейливый шелк заблестел в свете румяной вечерней зари.
В вазы поставили букеты роз, и комната наполнилась их ароматом. Здесь были розы, удивительные названия которых никто в доме не знал, их привезли в Экебю из чужедальних стран. Тут были и желтые розы с прожилками, в которых, как у людей, просвечивала красная кровь, и махровые кремовые, и розовые с большими лепестками, с бесцветными, как вода, краями, и темно-красные с черными подпалинами. Сюда принесли все розы Альтрингера, вывезенные в свое время из дальних стран, чтобы радовать взоры прекрасных женщин.
Потом принесли ноты, пюпитры, духовые и струнные инструменты, скрипки всех размеров, ведь теперь господствовать в Экебю и попытаться утешить Йесту Берлинга предстояло госпоже Музыке.
Госпожа Музыка выбрала «Оксфордскую мелодию» доброго старого Гайдна и велела кавалерам попробовать свои силы. Патрон Юлиус взмахнул дирижерской палочкой, а остальные кавалеры начали играть каждый на своем инструменте. Все кавалеры умеют музицировать. Иначе они не были бы кавалерами.
Когда все готово, посылают за Йестой. Он по-прежнему слаб и подавлен, но его радует нарядный вид комнаты и возможность услышать прекрасную музыку. Ведь всем известно, что для того, кто мучается и страдает, добрая госпожа Музыка лучшее общество. Она весела и резва, как дитя. Она страстна и пленительна, как молодая женщина. Она мудра и добра, как прожившие долгую и счастливую жизнь старцы.
К тому же кавалеры играют так медленно, так тихо и нежно.
Маленький Рустер относится к делу серьезно. Водрузив на нос очки, он читает ноты и, словно целуя флейту, извлекает из нее ласковые звуки, его пальцы так и порхают по клапанам.
Дядюшка Эберхард сидит, согнувшись над виолончелью, парик у него съехал на одно ухо, губы дрожат от душевного волнения. Берг стоит, гордо выпрямившись, держа в руках длинный фагот. Время от времени он забывается и начинает дуть во всю силу своих мощных легких, тогда Юлиус стукает его легонько дирижерской палочкой по большой голове.
Хорошо у них получается, просто блистательно. Из мертвых нотных закорючек они вызывают к жизни госпожу Музыку собственной персоной. Расстели свою волшебную мантию, госпожа Музыка, уведи Йесту Берлинга в страну радости, откуда он родом!
Ах, неужто это Йеста Берлинг сидит такой бледный и унылый? И старые господа должны развлекать его, как ребенка! Не жди теперь в Вермланде радости и веселья.
Мне хорошо известно, почему старики любили его. Я знаю, как долго тянутся зимние вечера, как в душу обитателей отдаленных усадеб заползает гнетущая тоска. Я хорошо понимаю, почему их так обрадовало появление Йесты.
Представьте себе воскресный вечер, когда работа окончена и в голове роятся неясные мысли! Представьте себе, как упрямый северный ветер нагоняет в комнату холод, от которого не согреешься даже у камина. Представьте себе единственную сальную свечу, с которой надо все время снимать нагар! Представьте себе заунывное пение псалмов, доносящихся из кухни!
Но вот слышится звон бубенцов, потом стук чьих-то быстрых ног, стряхивающих снег в передней, и в комнату входит Йеста Берлинг. Он смеется и шутит. Он — сама жизнь, само тепло. Он поднимает крышку клавикордов и извлекает из них такие звуки, что диву даешься. Он знает все песни и играет все мелодии. Йеста заражает весельем всех обитателей дома. Он никогда не чувствует ни холода, ни усталости. Опечаленный забывает при нем свои печали. А какое у него доброе сердце! Он никогда не оставит в беде ни слабого, ни бедного. А как он талантлив! Вы бы только послушали, что говорили о нем старики!
Но сейчас, слушая их игру, он вдруг ударяется в слезы. Какой унылой и безрадостной представляется ему жизнь! Он опускает голову на руки и плачет. Кавалеры приходят в ужас. Это не те тихие, исцеляющие слезы, которые вызывает обычно госпожа Музыка. Это рыдает отчаявшийся человек. В недоумении они откладывают в сторону инструменты.
Добрая госпожа Музыка любит Йесту Берлинга, однако даже она теряет надежду, но тут вспоминает, что у него есть среди кавалеров один надежный союзник.
Это кроткий Левенборг, потерявший невесту в мутной водной пучине, — он как никто другой рабски предан Йесте Берлингу. Он прокрадывается к клавикордам, ходит вокруг инструмента, осторожно трогает его, нежно гладит клавиши.
Наверху в кавалерском флигеле у Левенборга есть большой деревянный стол, на котором он нарисовал клавиши и установил подставку для ног. Он может сидеть за этим столом часами, заставляя пальцы бегать по черным и белым клавишам. Там он разучивает гаммы и этюды и играет своего любимого Бетховена. Госпожа Музыка столь милостива к нему, что он сумел переписать большинство из тридцати двух его сонат.
Однако старик никогда не решался играть на каком-либо другом инструменте, кроме своего стола. К клавикордам он испытывает благоговейный ужас. Они привлекают его, но еще более пугают. Этот дребезжащий инструмент, на котором барабанили столько полек, для него святыня. Подумать только, какой удивительный инструмент, сколько струн! И они могут вдохнуть жизнь в творения великого маэстро! Стоит лишь приложить к ним ухо, как услышишь внутри шелест анданте и скерцо. Да, клавикорды и есть тот алтарь, у которого молятся госпоже Музыке. Но ему никогда не доводилось играть на них. Сам он никогда не разбогатеет и не сможет купить подобный инструмент, а на этом, что стоит здесь, он никогда не осмеливался играть. Да и майорша не слишком охотно отпирала их для него.
Он, разумеется, слышал не раз, как на них наигрывали польки, вальсы и мелодии Бельмана. Но от такой убогой музыки инструмент лишь дребезжал и стонал. А вот если бы на нем играли Бетховена, тогда бы он издавал совершенные, прекрасные звуки. Он решает, что настал час для него и для Бетховена. Он наберется мужества, прикоснется к святыне и доставит своему юному другу и повелителю радость внимать чарующим, пленительным звукам.
Левенборг садится за клавикорды и начинает играть. Он взволнован и неуверен в себе, проигрывает несколько тактов, пытается найти нужную тональность, морщит лоб, начинает сначала, потом закрывает лицо руками и плачет.
Да, дорогая госпожа Музыка, на душе у него горечь разочарования. Святыня оказалась вовсе не святыней. В ней нет ни прозрачных, мечтательных тонов, ни глухих и мощных громовых раскатов, ни сокрушительного грохота урагана. В ней нет бесконечно сладостных звуков, которыми напоен воздух рая. Это всего лишь старые разбитые клавикорды.
Но тут госпожа Музыка подает знак догадливому Бееренкройцу. Он вместе с Рустером отправляется в кавалерский флигель, и они приносят стол Левенборга с нарисованными клавишами.
— Вот они, — говорит Бееренкройц, — вот, Левенборг, твои клавикорды! Сыграй для Йесты.
Тут Левенборг перестает плакать и начинает играть Бетховена для своего опечаленного юного друга. Сейчас он развеселит его.
