Обмирая от страха, я повернул ручку — дверь оказалась незапертой. Несколько мгновений я стоял на пороге в бледном свете меркнущего северного солнца, силясь разглядеть, какой новый кошмар поджидает меня здесь. На полу явно лежало человеческое тело, и я потянулся к выключателю.
Но когда вспыхнул свет, я тотчас отвел взгляд от ужасного зрелища на полу — трупа бедного Марша — и ошеломленно уставился на живое существо, съежившееся в дверном проеме, ведущем в спальню художника. Взлохмаченное, с диким взором, покрытое запекшейся кровью, оно сжимало в руке смертоносный мачете, что прежде висел в студии на стене среди прочих предметов убранства. Но даже в тот кошмарный миг я сразу узнал в нем человека, который, по моим расчетам, должен был находиться за тысячу миль от Риверсайда. То был мой сын Дэнис — вернее, безумное подобие прежнего Дэниса.
Похоже, при виде меня у бедного мальчика немного прояснилось сознание — или по крайней мере память. Он выпрямился и лихорадочно затряс головой, словно стараясь стряхнуть с себя какое-то наваждение. Не в силах произнести ни слова, я беззвучно шевелил губами в отчаянной попытке обрести дар речи. Я бросил короткий взгляд на тело, распростертое на полу перед накрытым черной тканью мольбертом, — охладелый труп, к которому тянулся странный кровавый след и который обвивало тугими кольцами некое подобие черного каната. Очевидно, движение моих глаз вызвало какую-то реакцию в помраченном сознании моего мальчика, ибо внезапно он забормотал хриплым шепотом отрывочные фразы, смысл которых я вскоре уловил.
— Я должен был уничтожить ее… она была дьяволом-воплощением и верховной жрицей вселенского зла… адским отродьем… Марш знал и пытался предостеречь меня. Бедный Фрэнк… я не убивал его, хотя поначалу хотел убить. Но потом до меня дошло. Я спустился вниз и убил ее… а потом проклятые волосы… — Дэнис задохнулся, немного помолчал и продолжил: — Ты ничего не знал… Ее письма стали какими-то странными, и я понял, что она влюбилась в Марша. Потом она вообще перестала писать. Марш в своих письмах ни словом не упоминал о ней… Я почуял неладное и решил вернуться, чтобы все выяснить. Тебе говорить не стал — они бы по твоему виду обо всем догадались. Хотел застигнуть их врасплох. Приехал на такси сегодня около полудня и отослал прочь всех домашних слуг… полевых рабочих не стал трогать, они бы все равно ничего не услышали в своих хижинах. Маккейба отправил в Кейп-Жирардо за покупками и велел не возвращаться до завтра. А неграм дал старую машину, чтобы Мери отвезла всех в Бенд-Виллидж на выходной, — сказал, что мы все уезжаем на целый день и они нам не понадобятся. Посоветовал остаться на ночь у кузена дядюшки Сципа — хозяина пансиона для негров.
Речь Дэниса становилась все бессвязнее, и я отчаянно напрягал слух, силясь разобрать каждое слово. Мне снова почудился истошный вой вдалеке, но в данный момент он мало интересовал меня.
— Увидел, что ты спишь в гостиной, и постарался не разбудить тебя. Потихоньку поднялся наверх, чтобы застать Марша с… этой женщиной!
Дэнис содрогнулся всем телом, когда упомянул о Марселине, не назвав ее по имени. Глаза у него расширились при очередном взрыве далекого плача, который теперь казался мне страшно знакомым.
— В спальне ее не оказалось, и я поднялся в мансарду. За закрытой дверью студии слышались голоса, и я ворвался без стука. Она там позировала — голая, но окутанная мантией своих чертовых волос — и усиленно строила глазки Маршу. Мольберт стоял обратной стороной к двери… я не увидел картины. Оба они оторопели при виде меня, и Марш выронил кисть. Я кипел яростью и велел Маршу показать мне портрет, но он быстро овладел собой и сказал, что работа еще не вполне закончена — мол, я смогу увидеть картину через пару дней… она ее тоже еще не видела. Но меня это не устроило. Я подошел, и Марш проворно накинул на холст бархатную ткань. Казалось, он готов драться со мной, только бы не подпустить к портрету, но тут эта… эта… она подошла и поддержала меня. Сказала, что мы должны взглянуть на картину. Фрэнк пришел в бешенство и ударил меня, когда я попытался сорвать ткань с мольберта. Я нанес ответный удар, и он рухнул на пол без чувств. Потом я сам едва не лишился чувств, услышав дикий вопль этой… этого существа. Она сама сдернула ткань с холста и увидела, чт о на нем изображено. Я резко обернулся и увидел, как она сломя голову вылетает из студии… А потом я увидел картину.
Тут в глазах мальчика снова полыхнуло безумие, и на мгновение мне показалось, будто он собирается броситься на меня с мачете. Однако спустя несколько секунд он немного успокоился.
— О господи… какой кошмар! Не вздумай смотреть на нее! Сожги холст вместе с тканью, наброшенной на него, и выброси пепел в реку! Марш знал — и пытался предостеречь меня. Он знал, кто она такая… знал, что представляет собой на самом деле эта женщина… эта кровожадная пантера, или горгона, или ламия,
[70] или кто там еще. Он намекал на это с первого дня нашего с ней знакомства в его парижской студии, но такое не выразить словами. Когда мне нашептывали про нее разные ужасы, я думал, что все просто несправедливы к ней… она загипнотизировала меня до такой степени, что я не верил очевидному. Но этот портрет обнажил всю ее сокровенную природу — всю ее чудовищную сущность! Бог мой, Фрэнк поистине гениальный художник! Эта картина — величайшее произведение искусства, созданное человеком после Рембрандта! Сжечь ее — преступление, но гораздо тяжелейшим преступлением было бы сохранить ее, как было бы непростительным грехом оставить в живых проклятую дьяволицу. При первом же взгляде на портрет я понял, кто она такая и какое отношение имеет к ужасной тайне, дошедшей до нас со времен Ктулху и Древнейших, — тайне, которая едва не канула в забвение вместе с утонувшей Атлантидой, но все же чудом сохранилась в секретных традициях, аллегорических мифах и нечестивых обрядах, творимых в глухие ночные часы. Ибо эта женщи… это существо было настоящим — никакого обмана, к несчастью. То была древняя чудовищная тень, о которой не смели ни единым словом обмолвиться философы былых времен и которая косвенно упомянута в «Некрономиконе» и воплощена в каменных колоссах острова Пасхи. Она думала, мы не разгадаем ее сущности — рассчитывала держать нас в заблуждении, покуда мы не продадим свои бессмертные души. И она почти добилась своего — меня бы она точно заполучила в конце концов. Она просто… выжидала удобного момента. Но Фрэнк… старина Фрэнк оказался ей не по зубам. Он знал, что она собой представляет, и изобразил ее на холсте в истинном виде. Неудивительно, что она завизжала и бросилась прочь, едва увидела портрет. Картина не вполне закончена, но, видит бог, явленного на холсте вполне достаточно.
Тогда я понял, что должен убить дьяволицу — уничтожить ее и все, что с ней связано. Эта зараза пагубна для здорового человеческого духа. Я рассказываю не все, но худшего ты не узнаешь, коли сожжешь полотно, не взглянув на него. Я снял со стены мачете и спустился к ней в комнату. Фрэнк по-прежнему лежал на полу без сознания. Однако он дышал, и я возблагодарил небо за то, что не убил друга.
