– Правда, я страшно загорела?
Мисс бронза раскрыла блузку на шее.
– Нет, – отвечала мисс Кеннеди, – потемнеет потом, не сразу. А ты не пробовала развести борную в лавровишневой воде?
Мисс Дус, привстав, поглядела сбоку на свою кожу в зеркале бара, несущем златобронзовые литеры на раме и отражающем крупную раковину в кругу бокалов рейнского и бургонского.
– Ага, потом на руках останется, – возразила она.
– А ты с глицерином, – предлагала мисс Кеннеди.
Окинув шею и руки прощальным взглядом, мисс Дус – От этих средств только сыпь выступает, – отвергла, села на место. – Я того старого сыча у Бойда просила мне дать что-нибудь для кожи.
Мисс Кеннеди, разливая настоявшийся чай, с гримаской взмолилась:
– Ах, бога ради, не напоминай мне о нем!
– Нет, погоди, дай я расскажу, – настаивала мисс Дус.
Чай сладкий свой долив молоком, мисс Кеннеди ушки зажала пальчиками.
– Ах нет, не надо! – воскликнула она.
– Я не слышу, не слышу! – воскликнула она.
Но Блум?
Мисс Дус передразнила гнусавое старческое ворчанье:
– Для чего, для чего? это он мне.
Мисс Кеннеди отняла пальчики, чтоб слышать, чтоб говорить – но снова сказала, снова взмолилась:
– Ах, не говори про него, я не вынесу! Противный старый Урод! Помнишь, в тот вечер, в зале Эншент.
С миной отвращения она сделала глоток крепкого горячего чаю – глотнула – глоток сладкого чаю.
– Смотри, какой он был, – сказала мисс Дус, вывернув кособоко бронзовую головку и раздув ноздри. – Хр-р! Хр-р!
Пронзительный взрыв смеха вырвался из горла мисс Кеннеди. Мисс Дус сопела и всхрапывала сквозь ноздри, которые шевелились словно вынюхивающее рыло беспардондондондон.
– Я не могу! – стонала, повизгивая, мисс Кеннеди. – Ты помнишь, какие у него глаза выпученные?
Тут залилась и мисс Дус звонкобронзовым смехом:
– Ох, как бы он нас не сглазил!
Блучьи темные глаза прочитали имя: Арон Фигфурт. А почему мне всегда читается Фигфунт? Выходит фунт фиг, наверно поэтому. Проспер Лоре – гугенотская фамилия. Темные глаза Блума скользнули по пресвятым девам в витрине Басси. Голубой плащ, под ним белизна, приидите ко мне. Они верят, что она бог – или богиня? Сегодняшние богини. Не удалось разглядеть.
Подошел тот парень. Студент. Потом он с сыном Дедала. Наверно, это Маллиган. Весьма миловидные девы. Вот что и привлекает этих развратников: ее белизна.
Дальше и дальше скользили его глаза. Прелести греха. Прелестные прелести.
Греха.
Закатываясь заливистым смехом, два голоса молодых слили Дус и Кеннеди, златобронза, ох, сглазит. Запрокидывая головки, смехобронзу и смехозлато, чтоб без помех лился смех, взвизгивали, сглазит, делали знаки друг другу, издавая высокие пронзительные ноты.
А– ах, задыхаясь, затихают. Затихая, а-ах, затухая, замерло их веселье.
Мисс Кеннеди снова поднесла к губам чашку, но едва сделала глоток, как тут же снова захихихикала. Мисс Дус, наклонившись к подносу, снова наморщила нос и принялась потешно вращать выпученными глазами. Снова Хихикеннеди, наклонясь, так что корона ее волос, наклонясь, показала черепаховый гребень на затылке, прыснула прямо изо рта чаем, захлебнувшись чаем и смехом, захлебываясь, кашляя, взвизгивая:
– Сальные глазки! Представь-ка себя замужем за таким! С его бороденочкой!
Дус в ответ испустила блистательный вопль, истинно женский вопль, в котором звучали восторг, ликование, презрение.
– Замужем за сальным носом! – возопила она.
Смеясь то на низких, то на высоких нотах, то бронзой звеня, то золотом, подзуживали они друг дружку на новые и новые всплески хохота, чередующимся перезвоном, бронза-злато, злато-бронза, высоко-низко, всплеск-еще-всплеск.
И снова без конца хохотали. Ага, весь сальный, я знаю. В полном изнеможении, задыхаясь, вздрагивающие головы они прислонили к стойке, корону кос подле гладкоблестящей укладки. Раскрасневшиеся (Уф-ф!), вспотевшие, тяжело дыша (Уф-ф!), обе еле переводили дух.
За Блумом замужем, за сальнозасаленным!
– Силы небесные! – вздохнула мисс Дус над своей вздрагивающей розой. – Лучше б я так не смеялась. Прямо вся взмокла.
– О, мисс Дус! – возмутилась мисс Кеннеди. – Что за ужасное создание!
И закраснелась еще сильней (фу, как ужасно!), став еще золотистей.
Мимо конторы Кантвелла брел Сальноблум, мимо дев Чеппи
[1060], сияющих масляною краской. У Наннетти отец торговал вразнос этим товаром, обивал пороги как я. Религия – доходное дело. Надо опять к нему насчет Ключчи. Но сначала поесть. Проголодался. Нет еще. Она сказала, в четыре. Время идет без остановки. Часы тикают. Ступай. Где бы поесть? Кларенс, Дельфин.
Ступай. Ради Рауля. Поесть. Если бы набралось пять гиней с этих реклам.
Комбинацию шелковую, сиреневую. Нет еще. Прелести греха.
Румянец убавился – еще убавился – золотистая бледность.
Праздной походкой в бар к ним вошел мистер Дедал. Соринки, соскребая соринки с заскорузлого ногтя большого пальца. Соринки. Праздной вошел походкой.
– А, с возвращением вас, мисс Дус.
Подал ей руку. Хорошо отдохнули?
– Шик-блеск.
Он выразил надежду, что с погодой в Ростреворе ей повезло.
– Погода дивная, – сказала мисс Дус. – Можете судить по мне – ничего видик, правда? Целыми днями на пляже.
Бронзовая белизна.
– Это с вашей стороны так жестоко, – попенял ей мистер Дедал, милостиво поглаживая по руке. – Искушать бедненьких простачков мужчин.
Атласная мисс Дус мягко высвободила руку.
– Ах, оставьте, – проговорила она. – Уж вы-то простак, так я вам и поверила.
А он был.
– Да нет, знаете, – рассуждал он, – все-таки я простак. Когда я лежал в колыбельке, у меня был вид до того простодушный, что меня так и окрестили:простак Саймон
[1061].
– Тогда вы, наверно, были просто душка, – последовал ответ мисс Дус. – А что вам доктор прописал на сегодня?
– Да знаете, – рассуждал он, – это на ваше усмотрение. Пожалуй, если вас не затруднит, то я попросил бы чистой воды и полстаканчика виски.
Позвякиванье.
– Моментально, – отозвалась мисс Дус.
