Концертный зал Эншент. Закрыт сегодня. Прохожий в горчичном костюме, с крепом на рукаве. Некрупная скорбь. Четверть траура. Женина родня, скажем.
Они проехали мрачную кафедру святого Марка, под железнодорожным мостом, мимо театра «Куинз»: в молчании. Рекламные щиты. Юджин Стрэттон
[366], миссис Бэндмен Палмер. А не сходить ли мне на «Лию» сегодня вечером? Говорил ведь что. Или на «Лилию Килларни»
[367]? Оперная труппа Элстер Граймс. Новый сенсационный спектакль. Афиши на будущую неделю, еще влажные, яркие.
«Бристольские забавы»
[368]. Мартин Каннингем мог бы достать контрамарку в «Гэйети». Придется ему поставить. Шило на мыло.
Он придет днем. Ее песни.
Шляпы Плестоу. Бюст сэра Филипа Крэмптона у фонтана. А кто он был-то?
– Как поживаете? – произнес Мартин Каннингем, приветственно поднося ладонь ко лбу.
– Он нас не видит, – сказал мистер Пауэр. – Нет, видит. Как поживаете?
– Кто? – спросил мистер Дедал.
– Буян Бойлан, – ответил мистер Пауэр. – Вон он, вышел проветриться.
В точности когда я подумал.
Мистер Дедал перегнулся поприветствовать. От дверей ресторана «Ред бэнк» блеснул ответно белый диск соломенной шляпы – скрылся.
Мистер Блум осмотрел ногти у себя на левой руке, потом на правой руке.
Да, ногти. Что в нем такого есть что они она видит? Наваждение. Ведь хуже не сыщешь в Дублине. Этим и жив. Иногда они человека чувствуют. Инстинкт.
Но этакого гуся. Мои ногти. А что, просто смотрю на них: вполне ухожены. А после: одна, раздумывает. Тело не такое уже упругое. Я бы заметил по памяти. Отчего так бывает наверно кожа не успевает стянуться когда с тела спадет. Но фигура еще на месте. Еще как на месте. Плечи Бедра. Полные.
Вечером, когда одевалась на бал. Рубашка сзади застряла между половинок.
Он зажал руки между колен и отсутствующим, довольным взглядом обвел их лица.
Мистер Пауэр спросил:
– Что слышно с вашим турне, Блум?
– О, все отлично, – отвечал мистер Блум. – Мнения самые одобрительные. Вы понимаете, такая удачная идея…
– А вы сами поедете?
– Нет, знаете ли, – сказал мистер Блум. – Мне надо съездить в графство Клэр по одному частному делу. Идея в том, чтобы охватить главные города.
Если в одном прогоришь, в других можно наверстать.
– Очень правильно, – одобрил Мартин Каннингем. – Сейчас там Мэри Андерсон
[369].
– А партнеры у вас хорошие?
– Ее импресарио Луис Вернер, – сказал мистер Блум. – О да, у нас все из самых видных. Дж.К.Дойл и Джон Маккормак
[370] я надеюсь и. Лучшие, одним словом.
– И Мадам, – добавил с улыбкой мистер Пауэр. – Хоть упомянем последней, все равно первая.
Мистер Блум развел руками в жесте мягкой учтивости и снова сжал руки.
Смит О'Брайен. Кто-то положил букет у подножия. Женщина. Наверно, годовщина смерти. Желаем еще многих счастливых. Объезжая статую Фаррелла
[371], карета бесшумно сдвинула их несопротивляющиеся колени.
Ркии: старик в темных лохмотьях протягивал с обочины свой товар, разевая рот: ркии.
– Шну-ркии, четыре на пенни.
Интересно, за что ему запретили практику. Имел свою контору на Хьюм-стрит. В том же доме, где Твиди, однофамилец Молли, королевский адвокат графства Уотерфорд. Цилиндр с тех пор сохранился. Остатки былой роскоши. Тоже в трауре. Но так скатиться, бедняга! Каждый пинает, как собаку. Последние деньки О'Каллахана
[372].
И Мадам. Двадцать минут двенадцатого. Встала. Миссис Флеминг принялась за уборку. Причесывается, напевает: voglio e non vorrei. Нет: vorrei e non
[373]. Рассматривает кончики волос, не секутся ли. Mi trema un poco il
[374]. Очень красиво у нее это tre: рыдающий звук.
Тревожный. Трепетный. В самом слове «трепет» уже это слышится.
Глаза его скользнули по приветливому лицу мистера Пауэра. Виски седеют.
Мадам: и улыбается. Я тоже улыбнулся. Улыбка доходит в любую даль. А может, просто из вежливости. Приятный человек. Интересно, это правду рассказывают насчет его содержанки? Для жены ничего приятного. Но кто-то меня уверял, будто бы между ними ничего плотского. Можно себе представить, тогда у них живо бы все завяло. Да, это Крофтон
[375] его как-то встретил вечером, он нес ей фунт вырезки. Где же она служила? Барменша в «Джури».
Или из «Мойры»?
Они проехали под фигурой Освободителя
[376] в обширном плаще.
Мартин Каннингем легонько коснулся мистера Пауэра.
– Из колена Рувимова
[377], – сказал он.
