— Тиберий, могу я поговорить с тобой насчет этого кучера? Согласись, его дело давно пора решить и у всех станет легче на сердце, если ты сегодня подведешь под ним черту раз и навсегда. Тюрьма рядом, и все это займет каких-то несколько минут.
— Антония, — сказал Тиберий, — я тебе уже намекал, чтобы ты не вмешивалась: лучшее враг хорошего, но, если ты настаиваешь, пусть будет по-твоему. — Затем он подозвал Ирода, шедшего позади портшеза вместе с Калигулой и Гемеллом, и сказал: — Я намерен допросить сейчас твоего кучера, Ирод Агриппа, так как на этом настаивает моя невестка, госпожа Антония, но, видят боги, я делаю это не по своей воле, — меня к этому вынуждают.
Ирод рассыпался в благодарностях за то, что он снизошел к его просьбе. Затем Тиберий велел Макрону, который тоже был здесь, немедленно привести к ним кучера.
Видимо, накануне вечером Тиберий обменялся с Гемеллом несколькими словами наедине. (Годом-двумя позднее Калигула заставил Гемелла дать ему полный отчет об этой беседе.) Тиберий спросил мальчика, может ли он доложить о чем-нибудь, порочащем его учителя, и тот ответил, что он не слышал от него никаких изменнических слов и не заметил никаких изменнических поступков, но он мало видел его последние дни, — Ирод все время проводил в обществе Калигулы и почти не занимался с ним, предоставив самому учиться по книгам. Затем Тиберий спросил Гемелла, не говорили ли Ирод и Калигула между собой насчет денег? Гемелл постарался припомнить и наконец сказал, что однажды Калигула спросил Ирода, удалось ли ему раздобыть денег у P.O.Т., и Ирод сказал: «Я отвечу тебе позднее, кое у кого уже ушки на макушке». Тиберий сразу догадался, что значит «Р. О. Т.». Без сомнения, речь шла о деньгах, взятых Иродом в долг для Калигулы, при условии, что они будут возвращены post obitum Tiberii, то есть, после смерти Тиберия. Поэтому Тиберий отпустил Гемелла, сказав ему, что все это мелочи и он вполне удостоверился в преданности Ирода. А сам немедленно послал в тюрьму доверенного вольноотпущенника, и тот от имени императора приказал кучеру сообщить, что именно он слышал от Ирода. Кучер повторил все слово в слово, и вольноотпущенник передал это Тиберию. По размышлении Тиберий вновь отправил вольноотпущенника в тюрьму, чтобы он научил кучера, как именно он должен отвечать во время суда. Вольноотпущенник заставил кучера заучить все наизусть и дал понять, что, если он скажет все, как надо, его не только отпустят на свободу, но и наградят.
Судебное разбирательство происходило прямо на беговом круге. Тиберий спросил кучера, признается ли он, что украл полости. Кучер ответил, что ни в чем не виноват, — Ирод сам их ему подарил, но потом пожалел о своей щедрости. Тут Ирод стал громко возмущаться его неблагодарностью и лживостью, мешая вести допрос, но Тиберий велел ему замолчать и спросил кучера:
— Что еще ты можешь сказать в свою защиту?
Кучер ответил:
— Даже если я и украл бы эти полости, чего я не делал, это было бы вполне простительно, потому что мой хозяин — изменник. Однажды днем, незадолго до моего ареста, я был на облучке коляски — мы ехали в Капую. За спиной у меня сидели твой внук Калигула и мой хозяин Ирод Агриппа. Мой хозяин сказал: «Хоть бы поскорей наступил день, когда старый воин умрет и ты будешь признан его наследником! Молодой Гемелл тебе не помеха; отделаться от него ничего не стоит. Все будут счастливы, и я — больше всех!»
Ирод был так поражен этими словами, что в первый момент не знал, как на них ответить, и лишь твердил: это ложь. Тиберий обратился к Калигуле, и тот, будучи редким трусом, встревоженно поглядел на Ирода в надежде на подсказку, но не получил ее и пробормотал, что если Ирод и произнес такие слова, он их не слышал: он припоминает эту поездку, тогда был очень ветреный день. Если бы при нем кто-нибудь произнес изменнические слова, уж он, Калигула, не пропустил бы их мимо ушей, тут же доложил об этом своему императору. (Калигула с легкостью предавал друзей, если его собственной жизни грозила опасность, и всегда восторженно внимал Тиберию; о нем говорили, что не было еще лучшего раба у худшего господина.) Но тут Ирод храбро вмешался в разговор:
— Если твой сын, сидевший рядом со мной, не слышал изменнических слов, которые мне приписываются, — а уж он всегда начеку, если пахнет изменой, — как мог их услышать кучер, сидевший к нам спиной?
Но Тиберий уже принял решение.
— Надеть наручники на этого человека, — бросил он Макрону, а затем носильщикам: — Пошли.
Те двинулись вперед. Ирод, Антония, Макрон, Калигула, Гемелл и остальные стояли пораженные на месте, не зная, что предпринять. Макрон не был уверен в том, кого именно он должен был заключить под стражу, и когда Тиберий, сделав круг, снова вернулся туда, где все еще стояли остальные, Макрон сказал:
— Прости меня, цезарь, но кого из этих людей я должен арестовать?
Тиберий показал на Ирода и сказал:
— Вот тот, кого я имел в виду.
Макрон, весьма уважавший Ирода и, возможно, надеявшийся заставить Тиберия изменить решение, сделал вид, будто не понимает его, и снова спросил:
— Не мог же ты иметь в виду Ирода Агриппу, цезарь?
— Именно его и никого другого! — прорычал Тиберий.
Ирод выбежал вперед и чуть не пал ниц перед Тиберием. На это он не осмелился, так как знал, что Тиберий не любит, чтобы перед ним пресмыкались, как перед восточным царьком. Но он с самым жалостным видом простирал к нему руки, уверяя, что он верный подданный Тиберия и абсолютно не способен допустить даже мысль об измене, не то что сказать об этом. Он принялся с жаром говорить о своей дружбе с покойным сыном Тиберия (ставшим, как и сам Ирод, жертвой необоснованных обвинений в измене), чью безвозвратную утрату он оплакивает по сей день, и о том, какую высокую честь оказал ему император, назначив наставником своего внука. Но Тиберий лишь холодно и мрачно взглянул на Ирода, как он это умел, и глумливо сказал:
— Прибереги свое красноречие до дня суда, мой благородный Сократ, я не премину его назначить.
[162] — Затем обратился к Макрону: — Отведи этого человека в тюрьму. Можешь приковать его на ту же цепь, на которой сидел этот честный малый.
Больше Ирод не вымолвил ни слова, лишь поблагодарил мать за ее великодушное, хотя и безуспешное заступничество, на его запястьях защелкнулись наручники, и Ирода отвели в тюрьму. Здесь, в тесных и душных камерах, впроголодь, на голом полу, содержались простодушные римские граждане, рискнувшие обратиться к императору с жалобой на решение нижних судебных палат, не подозревая, что им предстоит томиться здесь до того неопределенного времени, когда он выберет минутку решить их судьбу. Некоторые из узников пробыли здесь уже не один год.
Глава IV
Когда Ирода подвели к тюремным воротам, он увидел возле них раба Калигулы, грека по имени Тавмаст, с кувшином для воды в руках. Раб с трудом переводил дыхание, словно бежал туда бегом. Ирод надеялся, что Калигула прислал его в знак того, что верен их дружбе, хотя и не может открыто о ней заявить, чтобы не прогневить Тиберия, и окликнул раба:
