Из-за этой своей самоуверенности и слепоты я сделал одну особенно глупую вещь: я послушался совета Мессалины насчет монополий. Но не забывайте, как она была умна, и какой тугодум я сам, и как всецело я на нее полагался: она могла убедить меня в чем угодно. Однажды она сказала мне:
— Клавдий, я уже давно думаю кое о чем. Я думаю, что страна была бы куда богаче, если бы мы издали закон, запрещающий коммерсантам конкуренцию.
— Что ты имеешь в виду, любимая? — спросил я.
— Разреши объяснить это аналогией. Представь, что у нас в правительстве не было бы ведомств. Представь далее, что каждый советник мог бы тогда переходить с места на место, от одного занятия к другому, как ему вздумается. Представь, что Каллист ворвался бы к тебе в кабинет утром и закричал: «Я пришел первый и хочу сегодня делать работу Нарцисса», а Нарцисс, задержавшийся на минуту, увидел бы на своем стуле Каллиста и кинулся бы в комнату Феликса, только-только успев его опередить, и принялся работать над какой-нибудь дипломатической нотой, которую Феликс не успел накануне закончить. Это было бы смешно, не правда ли?
— Очень смешно. Но при чем тут коммерсанты?
— Сейчас я тебе покажу. Беда с ними в том, что они редко продают один и тот же товар и мешают продавать свой товар конкурентам. Никто из них не думает об обществе, им надо одно — побыстрей набить карман. Коммерсант может какое-то время спокойно вести фамильное дело как виноторговец, а затем вдруг переключиться на торговлю маслом и продавать его дешевле, чем маслоторговец, давно живущий в той же округе; возможно, он вообще заставит того выйти из дела и купит его сам, или займется торговлей фигами или рабами, ничего в этом не смысля, и в результате или разорит своих конкурентов, или разорится сам. Торговля — это постоянная битва, и большая часть граждан страдает от нее так же, как мирное население в войну.
— Ты действительно так думаешь? Иногда, когда один из них хочет сбить цену или вылетает в трубу, они продают свой товар на диво дешево.
— С таким же успехом можно сказать, что иногда мирное население может неплохо поживиться на поле боя — металлический лом, конские шкуры и подковы, обломки повозок, достаточно крепкие, чтобы их использовать. Но чего стоят эти счастливые находки по сравнению с сожженными домами и вытоптанными посевами?
— Неужели коммерсанты так плохи? Я всегда считал их полезными слугами государства.
— Они могут и им следует быть полезными. Но они приносят большой вред своей яростной конкуренцией, ведь они завидуют друг другу и не считаются с общими интересами. Например, разносится слух, что будет большой спрос на цветной фригийский мрамор, или сирийский шелк, или слоновую кость из Африки, или перец из Индии, и из страха упустить свой шанс, они, как бешеные псы, устраивают свалку в борьбе за рынок. Вместо того, чтобы заниматься своим собственным делом, они торопятся отправить корабли в любой уголок земли, где ждут найти выгоду, с наказом капитану купить как можно больше мрамора, шелка, слоновой кости и перца, сколько бы это ни стоило, и тогда, само собой, туземцы поднимают цены. И вот домой возвращаются двести кораблей с трюмами, забитыми шелком или перцем, купленными за бешеные деньги, а нам хватило бы и двадцати, а сто восемьдесят судов принесли бы больше пользы, если бы доставили другие товары, на которые будет спрос немного погодя и за которые можно будет получить приличную сумму. Совершенно ясно, что торговлю так же надо контролировать из центра, как армию, судопроизводство, религию и все остальное.
Я спросил Мессалину, как бы она контролировала торговлю, если бы я предоставил ей такую возможность.
— Как? Да это проще простого, — ответила она. — Я бы давала монополии.
— Калигула давал монополии, — сказал я, — и сразу вздул цены.
— Он не давал, а продавал монополии, причем тому, кто предлагал больше остальных, естественно, что цены подскочили. Я бы так не сделала. И мои монополии были бы мельче, чем у Калигулы. Где это видано — дать одному человеку право торговать инжиром во всем мире! Я же подсчитаю, каков нормальный годовой спрос на тот или иной товар, а затем предоставлю торговлю этим товаром на год или два одной или нескольким фирмам. Например, я предоставлю исключительное право ввозить и продавать кипрские вина такой-то фирме, исключительное право ввозить и продавать египетское стекло такой-то фирме, а балтийский янтарь, пурпур из Тира и британская эмаль отойдут другим фирмам. Тогда не будет никакой конкуренции и иностранные промышленники и торговцы сырьем не смогут поднять цены. «Не хотите, как хотите», скажет наш коммерсант, сам назначая цену. Коммерсанты, репутация которых недостаточно прочна, чтобы жаловать им монополию, должны или договориться с монополистами, если те думают, что не смогут сами управляться с объемом работы, или искать себе применение в других областях промышленности или торговли. Если бы я могла поступать по-своему, я привела бы все в порядок, в Риме было бы прекрасное снабжение, а государство получило бы куда больше портовых сборов.
Что ж, ее план звучал вполне разумно и одним из его плюсов было то, что это высвобождало много людей и судов для торговли зерном. Я тут же предоставил Мессалине право раздать большое число монополий, не подозревая, что хитрая женщина обвела меня вокруг пальца, и единственной целью этой аферы было получить огромные взятки от будущих монополистов. Через полгода прекращение конкуренции во всех отраслях монопольной торговли — куда входила торговля не только предметами роскоши, но и предметами первой необходимости, — подняло цены до чудовищной высоты; торговцы возмещали за счет покупателей то, что отдали Мессалине в виде взяток. После первой голодной зимы так тревожно в городе не было ни разу. На улицах меня сопровождали крики толпы, и мне пришлось поставить на Марсовом поле большой помост, стоя на котором я с помощью громкогласных гвардейских капитанов устанавливал на ближайший год цену наиболее вздорожавших товаров, — я основывался на ценах предыдущего года, насколько удавалось выяснить точные цифры. И, конечно, монополисты тут же хлынули во дворец, моля меня изменить свое решение — каждый в свою пользу, — ведь они бедные люди и их семьям грозит нищета, они и так уже умирают с голоду, ну и прочие глупости. Я сказал им, что, если их торговля не окупает себя при установленных мной ценах, им никто не мешает уступить свое место тем, кто ведет коммерцию лучшими деловыми методами, а затем предупредил, что, если они немедленно не покинут дворец, я обвиню их в «развязывании войны против государства» и их сбросят с Капитолийской скалы. Протесты прекратились, но они попытались взять надо мной верх, совсем изъяв с рынка свои товары. Однако стоило мне услышать, что какой-нибудь продукт — скажем, маринованная рыба из Македонии или лекарственные снадобья с Крита — не попадает в город в достаточном количестве, я добавлял еще одну фирму к тем, кто уже делил между собой монополию на этот товар.
Я всегда очень заботился о снабжении Рима продовольствием. Я приказывал управляющему моими италийскими поместьями отводить как можно больше земель в окрестностях Рима под овощи для городского рынка, в особенности под капусту, лук, салат-латук, эндивий, лук-порей и другие зимние сорта. Мой дворцовый врач Ксенофонт сказал мне, что частые вспышки заболеваний в бедных кварталах, бывающие зимой, являются результатом нехватки свежих овощей. Я хотел, чтобы их выращивали в изрядном количестве, каждый день еще до рассвета привозили в город и продавали на рынке по самой низкой цене. Я также поощрял разведение свиней, птицы и рогатого скота и год-два спустя добился у сената особых привилегий для городских мясников и виноторговцев. Некоторые сенаторы выразили протест против моего предложения. Сами они получали все необходимое из собственных поместий, им было безразлично, что ест народ. Азиатик сказал:
