– Решение? Какое решение?
– Ишь как испугалась! Может, еще выпьешь капель?
– О, боже, я призову Сергея на защиту.
– Сергей Сергеича? – Михайло Михайлович кивнул округлой головой. – У тебя память короткая, Евгения. Ты уж призывала брата-полковника на помощь, и мы с ним поимели длинный разговор. Он познакомился с некоторыми документиками! Познакомился!
Евгения Сергеевна быстро поднялась и, глядя в упор на супруга, объявила:
– Ты хам! Из хамов хам! Ты дал брату Сергею читать мои дневники и письма, которые выкрал у меня. Хам и подлец!
– Ступай вон, ехидна! – не удержался Михайла Михайлович.
– Нет, погоди, супруг мой законный, – перешла в наступление Евгения Сергеевна, и слезы моментально высохли на ее румяных щеках. – Наш разговор еще не окончен; и то будет последний разговор. Слышишь?
– Дай-то господь! – Михайла Михайлович перекрестился раскольничьим двоеперстием.
– Ха-ха-ха! – засмеялась супруга. – Какой же ты двуличный, Михайла!
– Э?
– «Э»? – передразнила супруга. – Ты сейчас совершил кощунство – по-староверчески перекрестился, а в православной церкви милости господней просишь! Так во всем. Одному богу молишься, а другому – вексель подписываешь.
– Ехидна! Змея треглавая! – побагровел Михайла Михайлович, теряя спокойствие. – До чего же ты греховна, ехидна!
– А ты не греховен, старый колпак?
– Спаси мя, создатель!
– Не спасет, Михайла. Не молись. Час твой пробил.
– Изыди, тварь! Ионыч, сию минуту… – И, не досказав, нажал одну из кнопок на своем столе. – Сейчас явятся люди и выведут тебя вон!
– Ха-ха-ха! Как ты перепугался, старый колпак, – потешалась Евгения Сергеевна. – А еще комедию хотел смотреть.
Но как же она была хороша, Евгения Сергеевна, в этот полуденный час! Она в роскошном платье па английский манер. На ее руках сияют кольца с каменьями, браслет, усеянный мелкими жемчужинами, на белой шее ожерелье, и на голове диадема из драгоценных камней. Михайла Михайлович однажды подсчитал, что наряд супруги превышает стоимость любого парохода Акционерного общества! И это все его капитал, выброшенный на ветер.
Она прошлась возле стола, словно демонстрировала все свои прелести. Ей можно дать лет тридцать, и никак не больше. А он, Михайла, старик, немощен, и голова его плешива, как голое колено.
– Гляди же, гляди па меня, Михайла! – потешалась Евгения. – Или я собой нехороша? Или тело у меня из ржаного теста? Или глаза мои, как твои, из прокисшего творога? Гляди же, гляди! Тогда вспомнишь, под какой вексель выдал мне валюту из сейфов.
– Блудница и скверна!
– И блудница, и скверна, и ехидна! – отозвалась супруга, подбоченясь перед Михайлой Михайловичем. – Но я вижу по твоим глазам, что ты сейчас бы подписал чек на все свои капиталы в трех банках, чтобы хоть одну ночь обладать такой блудницей!
– Врешь!
– Подписал бы!
– Врешь, врешь!
Евгения Сергеевна быстро протянула руку, положила ее на Евангелие:
– Клянусь богом – подписал бы чек, если бы я позвала тебя сегодня ночью и открыла бы один-единственный секрет, какой выведала у твоей матушки.
Михайла Михайлович ничего подобного не ждал. Что еще задумала ехидна?
– Э?
– «Э»? – передразнила Евгения Сергеевна, но не с издевкой, а с некоторым снисхождением к старцу. – Ты же, старый колпак, ворочая миллионами, не подумал даже: как же случилось, что твоя матушка так долго зажилась на белом свете?
Раздался звонок. Это пришли люди, которых вызвал Михайла Михайлович.
Ионыч взглянул на хозяина – открыть ли дверь.
– Скажи им, пусть подождут, – попался на крючок Михайла Михайлович. – И ты сам побудь там, – буркнул он себе под нос, не в силах поднять глаза на верного лакея.
II
Некоторое время молчали, не доверяя друг другу. Евгения Сергеевна о чем-то призадумалась, стоя боком к овальному углу письменного стола с резной решеткой по бокам; Михайла Михайлович, кося глазом, как старый филин, ничуть не доверял ехидне.
– Ну, закидывай невод, Евгения. Да упреждаю: хитрость тебе не поможет.
Евгения Сергеевна пожала плечами.
– Если не поможет, – тихо проговорила, глядя себе под ноги на узоры ковра, – если не поможет, тогда… в нашем доме будет покойник.
Михайла Михайлович дрогнул и, будто невзначай, повернул ключ в замке письменного стола, в ящике которого хранились два револьвера на боевом взводе, чуть выдвинул ящик.
– Дурак ты, Михайла, – усмехнулась Евгения. – Не тронь револьверы. Или ты думаешь, что я бы стала убивать тебя своими руками? Так пишут только в романах да в пьесах играют. В жизни все по-другому, и ты это знаешь. Я же блудница, скверна, и вдруг превратилась бы в такую дуру, чтобы запачкать руки в твоей крови! Нет, Михайла, не так будет. Я сказала: если ты меня не поймешь – в нашем доме скоро будет покойник. И этот покойник будешь ты.
– Евгения!
– Молчи! – оборвала супруга и опять положила руки на Евангелие. – Клянусь, Михайла, убить тебя невыгодно мне. И только мне! Сам подумай – какие разговоры пойдут? Какие догадки, пересуды? В каком положении окажусь я, понимаешь? Из дела сопайщики вытеснят меня, начнется раздел между мною и твоими сыновьями…
– Так будет, – кивнул Михайла.
– Дурак! Ты успел сунуть ногу в капкан Гадалова и Чевелева! Они тебя пожалели, старый дурак! Если бы не я – они бы давно выгребли весь твой капитал. Разве они тебя не подговорили убрать моих управляющих?
– Э? – Михайла Михайлович хлопал глазами. И это ей известно. До чего же ехидна хитруща. Или у ней всюду тайные агенты?
– Слушай, Михайла. Пока ты мне не мешал – ты нужен был не Чевелеву, а мне. Но за последний месяц ты наделал столько глупостей, что расстроил все мои дела; мне же подставил ногу. Клянусь: я этого не потерплю.
– Да как ты смеешь, ехидна, э, диктовать мне…
– Смею! – притопнула каблучком ехидна. – И еще раз повторяю: ты мне нужен был, как английскому парламенту король на троне. Ты король, Михайла, и не мешай мне. Дело в моих руках.
– Тому настал конец!
– Если настал конец, – спокойно возразила величавая хозяйка – премьерша юсковского парламента, – ты через три дня будешь покойником. Молчи! Ни слова. Слушай. Я не хочу убивать тебя – ты нужен мне. Но не мешай множить капитал. Не мешай, Михайла. И королей несут на кладбище.
Михайла призадумался. Ох умна, ехидна! Хитра и умна! Как же избавиться от нее и самому не оказаться покойником?
– Ты вызываешь Николая. А кто он, Николенька? Мотовщик, юбочник и пьяница. А я, твоя блудница. Юскова. Или ты забыл?
