На коленях воспели аллилуйю, не позабыв проклясть искусителя Филарета, погрязшего в лютости.
– Еще скажу, – подступил к апостолам Калистрат, – не будет нам спасения, коль не отберем ружья и рогатины от верижников. От них вся лютость. На них стояла крепость душителя. Тако ли?
– Так, батюшка Калистрат. Так!
– Ты, Ксенофонт, реченье будешь вести с верижниками, и благодать будет тебе. Ружья и рогатины – не вериги. Потому: Филарет повелел взять ружья пустынникам в Поморье не от доброхотства, а от соблазна гордыни, какая обуяла старца. Не оттого ли, братия, Филипп наш строжайший со общиною праведников огнем пожгли себя? Не оттого ли Митрофана удушили? Не оттого ли старец напустил на нас туман и мы не зрили неба, Исуса, господа бога, а пребывали в забвении, в лютости?
– Все, все от старца Филарета. И пусть он будет проклят.
– Удушить иуду! – проверещал апостол Тимофей, и даже сам Калистрат перепугался. Легко сказать – удушить Филарета, старейшего духовника Церковного собора! «Смуте быть тогда, и мне, должно, беда будет. Али ножом пырнут верижники, али мешок на голову накинут». И кстати вспомнил слова Ефимии: «Смертью смерть не правят».
Калистрат откинул обломок кипарисового посоха, засунул нож за пояс, спросил:
– Духовник ли я ваш, праведники?
– Духовник, духовник!
– Тогда клянитесь спасением своим, Исусом многомилостивым, что будем вы и я – одна душа!.. Сатано мог погубить всех, да я посохом сбил рога с головы нечестивца. Еще скажу: лютый зверь хотел погубить благостную Ефимию, которую почитает вся община. Не еретичка она – праведница!
– Праведница, праведница!
– Жить ей веки вечные.
– Жить, жить, жить! – орали мучители Ефимии. Если бы могла Ефимия взглянуть на апостолов, что она сказала бы им – убийцам Веденейки! Не Калистрат ли с Тимофеем принесли Веденейку из избы Ларивона?
Не Ксенофонт ли с тем же Тимофеем удушили парнишку волосяной подушкой? И вот убийцы избрали себе нового духовника, надели ему на шею четырехфунтовый золотой крест, клялись перед иконами, что будут все как одно тело и одна душа, и трижды прокляли Филарета, чью волю и слово недавно почитали превыше воли самого господа бога!
Связанного по рукам и ногам Филарета запихали под стол, где он сопел и рычал, как издыхающий зверь.
Ефимия заливалась слезами над телом. Веденейки, не чувствуя ни боли пожженного тела, ни раны от посоха на плече. Поторкали Иону – не отзывается. Старикашка не выдержал ударов посохом по святой голове Филарета. Слыхано ли, видано ли: самого духовника…
Ссохшееся от постов и радений тело Ионы положили на судную лавку, сложили праведнику руки, заскорузлые от грязи: Иона никогда не мылся – такую наложил на себя епитимью, – и вложили в мертвые пальцы восковую толстую свечку. Преставился апостол!..
Калистрат вспомнил и про Лопарева:
– Кандальник спасения искал у нас, а где он теперь? В степь повели пытать? Виданное ли святотатство, братия!
– Озверел, озверел, сатано! – отозвались апостолы. Заручившись поддержкою апостолов, Калистрат надумал разоружить верижников – бывалых поморских охотников. Но вот как это сделать без шума и кровопролития? Угодливый Ксенофонт подсказал, что надо выйти к верижникам с иконами и песнопением, позвать всех на тайное моленье к часовне, и пусть они ружья и рогатины сложат возле избы духовника. И там, на моленье возле часовни, объявить, что в старца Филарета вселился нечистый дух и что апостол Калистрат узрил, как на голове Филарета проступили рога. Апостол не растерялся и сбил рога с башки старца-еретика. И вот, мол, решайте сами, какую епитимью наложить на старца за гордыню, и святотатство, и за убийство апостолов-праведников.
Перед иконами верижники не устояли – попадали на колени…
Ксенофонт позвал всех на тайную молитву к часовне, да чтоб ружья и рогатины сложили возле избы духовника.
Калистрат не вышел с крестом; спрятал его под рубаху и знаками подозвал своих трех единомышленников: блудливого Луку, Никиту и Гаврилу. Они и остались возле ружей и рогатин, а с ними – Калистрат.
Ксенофонт, Тимофей и Андрей с верижниками, распевая псалмы, подались к часовне…
Верижник Лука рысью побежал за Юсковыми и за другими мужиками, которых когда-то подговаривал Калистрат свергнуть душителя Филарета.
Возле чернеющих избушек и землянок в разноголосье запели петухи. Вторые…
У Калистрата зуб на зуб не попадает. Удастся ли апостолам уговорить верижников или те кинутся выручать Филарета?
«Благослови, господи, лютую крепость рушу, – молился Калистрат. – Вразуми мя, Спаситель, как вершить волю твою! Не бежать ли, пока не поздно? В Тобольск, в Ишим ли. Везде можно найти пристанище».
И убежал бы, если бы не подоспели четверо Юсковых: Третьяк, Микула, Михайло, Андрей. Еще подбежали мужики и взялись за ружья. Третьяк, позабыв про племянницу, пытанную огнем, погнал верижников Никиту и Гаврилу поднимать мужиков-посконников.
– Зело борзо! Супротив верижников, дармоедов, вся община подымется, Калистратушка! Вот они, ружья-то!.. Наша сила теперь, слава богу!..
Калистрат молча достал из-под рубахи золотой крест: глядите, мол, духовник перед вами. Третьяк размашисто перекрестился:
– Слава те господи, свершилась воля твоя! Повергнут иуду-мучителя. Возрадуемся!
Мужики действительно обрадовались. Кому интересно кормить драмоедов-верижников да замирать от одного их взгляда!..
На улицу выбежала Ефимия с телом Веденейки на руках. Голая!.. Калистрат успел схватить ее, но она вырывалась.
– Ефимия! Благостная! Куда же ты бежишь голая?
– Изыди! Изыди! Изыди! – кричала Ефимия.
Третьяк снял с себя однорядку, накинул на плечи Ефимии и подозвал Михайлу и Андрея, чтоб они увели ее в избу к Даниле да поскорее сами возвращались.
Со всех сторон подбегали мужики. Вскоре набралось человек пятьдесят – и ружья верижников разобрали…
Не успели третьи петухи допеть свои песни, как от часовни с апостолами и без песнопения вернулись верижники…
Калистрат хоть и трусил, а вышел навстречу в облачении духовника и объявил волю апостолов.
– Молитесь, братия, порушилась крепость сатанинская, какую породил своей гордыней старец Филарет, отринувший Исуса! Молитесь, и благость будет. Жить будем миром и добром, а не пытками и кровью, какие учинял нечестивец Филарет, а вы сторожили те пытки с ружьями! Грех был! Великий грех! Ружья и рогатины – не вериги, а огонь и смерть. Пусть ружья носят правоверцы семейные, а не пустынники-праведники! С ружьями ли по земле Иудейской, Египетской и Вавилонской хаживали Моисей и сам Христос?
В разноголосье, по-петушиному и не дружно отвечали верижники:
– Филарет! Старец! Тако заведено было в Поморье!..
