Тот покорно приблизился.
Иоганн зачерпнул из банки гипс.
— Открой рот. — Замазал рот заключенного, объяснил: — Надо, чтоб ты молчал. Чтобы ни звука! — Открыл шкаф. — Становись.
Шахтер привычно протянул руки к кандалам.
— Не надо. Пошевелись, подвигайся.
Шахтер выполнил приказание.
— Теперь встань, обопрись о стенку, и чтобы ни звука, ни шороха. Понял? — И, последний раз строго взглянув в растерянное, недоуменное лицо шахтера, закрыл шкаф и вышел.
В коридоре никого не было. Перед спецблоком — тоже ни души. Лагерь, окутанный промозглым, воняющим гнилой тиной туманом, казался вымершим. Резкий, какой-то мертвенный свет прожекторов клубился вместе с туманом. И ощущение нереальности окружающего на миг охватило Иоганна. Но только на миг. Из полузабытья его вывел блокфюрер. «Кролик», который пришел с ним, выразительно подмигнул, указывая на шкаф.
Блокфюрер сказал с уважением:
— Я-то думал, господин ефрейтор, вам ассистент нужен, а вы сами справились.
Втроем они вошли в камеру. Иоганн сел за стол.
«Кролик», державшийся с подобострастной развязностью, тоже сел, не дожидаясь приглашения.
— Встать! — крикнул Иоганн и, схватив резиновую палку, наотмашь ударил его по голове.
«Кролик» всхлипнул, прикрыл лицо руками.
— Молчать! — приказал Иоганн и махнул рукой блокфюреру. Когда тот вышел, Иоганн чуть приоткрыл дверцу шкафа, пристально посмотрел на «кролика», — Ты!.. — И назвал номера еще трех осведомителей, причем произнес их громко, отчетливо. Потом развалился на стуле и, покачивая головой, продолжил: — Все вы четверо, — он снова раздельно повторил номера, — своей работой на гестапо заслужили повышения.
— Благодарю, господин обер-ефрейтор!
— Молчать! Я не закончил. Служба абвера берет вас в свою систему. А ты… — Вайс протянул «кролику» лист бумаги и карандаш, — пиши, кто тут, по твоим данным, подлежит немедленной ликвидации.
«Кролик» схватил бумагу, стал поспешно писать. От усердия на лбу его появились капли пота. Когда он протягивал исписанную бумагу Вайсу, от былой его развязности не осталось и следа.
Иоганн посмотрел список.
— Все? А теперь пошел вон. И запомни: мы, абверовцы, повесим тебя, если будешь болтать. — Выглянул в коридор, приказал ожидающему там блокфюреру: — Отведи его, да не забудь дать несколько раз по морде, чтобы он выглядел так, как полагается выглядеть после вызова в спецблок. — И проводил их до двери.
Вернувшись, подождал немного, снова выглянул в коридор, потом распахнул шкаф.
— Выходи. — Спросил: — Все слышал?
Шахтер кивнул головой.
— Посмотри список.
Шахтер подошел к столу.
— И мой номер выписал, гадюка…
— Да, — сказал Иоганн. — Это хорошо, что он тебя не забыл.
— Кому хорошо?
— Ну, допустим, мне. — Спросил строго: — Теперь ты понял?
Шахтер снова кивнул.
Вайс сурово предупредил его:
— Через два дня — не раньше.
— Так, — спокойно сказал шахтер. — Через два дня задавим.
Иоганн приложил палец к губам и еле слышно прошептал:
— Дашь согласие поступить в фашистскую школу диверсантов-разведчиков. Чуть поломаешься — и согласишься. Но учти: я тебя больше не знаю, и ты меня там тоже не знаешь.
— Ясно.
— Пошли, — приказал Вайс и направился к двери.
И вдруг сзади раздалось такое родное слово.
— Товарищ! — позвал шахтер.
Иоганн обернулся.
— Надо и мне тоже, дай как следует. — Шахтер показал кулак, зажмурился, потребовал: — Бей!
— Не могу…
— То есть как это не можешь? — возмутился шахтер. — Как это не можешь, когда надо?
— Не могу, — повторил Иоганн.
— Хлюпик, — презрительно бросил шахтер. Подумал и добавил: — Неврастеник.
Увидев, что все это не произвело на Вайса впечатления, шахтер мгновение помедлил и решительно взял со стола резиновую палку, сплошь покрытую металлическими гайками.
— Не надо, — попросил Иоганн.
— Думаешь, сойдет? — спросил шахтер.
— Сойдет, — сказал Иоганн.
Они вместе покинули спецблок. Впереди, тяжело волоча ноги, плелся шахтер, сзади, держа руку на отстегнутой крышке кобуры, шагал Вайс. В комендатуре он приказал дежурному солдату охраны отвести заключенного в барак.
А на следующий день Иоганн предложил Дитриху якобы по рекомендации Рейса включить в список отобранных ими кандидатур еще заключенного № 740014. И когда потом Иоганн благодарил Рейса за рекомендацию подходящей кандидатуры и назвал номер заключенного, Рейс изумленно уставился на Иоганна. Но тут же он ухмыльнулся и сказал, что рад оказать ему услугу. Очевидно, этот гестаповец полагал, что ловко обвел абверовца. Он отлично помнил, что заключенный № 740014 — ближайший кандидат в смертники, а по каким мотивам именно его отобрали абверовцы — это Рейса не интересовало.
Теперь, когда список отобранных для диверсионной школы заключенных был составлен, капитан Дитрих имел все основания считать свою миссию в экспериментальном лагере завершенной и, как он полагал, завершенной успешно. Радовало его и то, что ему удалось избежать посещения лагеря, так как он боялся инфекции.
Перед отъездом оберштурмбаннфюрер Клейн пригласил Дитриха и Вайса на завтрак. И все было как и в прошлый раз на обеде в честь их приезда. Клейн, Флинк, Рейс и Штрумпфель, развалясь в креслах, неторопливо беседовали об искусстве, только теперь предметом их разговора была не музыка, а живопись. Правда, Иоганн не сразу понял это, так как речь шла больше о цветной фотографии. Собеседники довольно быстро пришли к единодушному взгляду на современную живопись. И взгляд этот несколько ошеломил, казалось бы, уже отвыкшего удивляться Иоганна. Оказывается, в Германии сейчас фотография и живопись сливаются в единое синтетическое искусство. Происходит так потому, что сама жизнь дает образцы возвышенного. И пример тому фюрер — образец нравственного совершенства, — таково было общее мнение гостей и хозяина.
После вкусного и сытного завтрака Клейн снова пригласил всех к себе в кабинет.
Профессор Штрумпфель наставительным тоном пространно делился с Дитрихом своими познаниями. Поскольку человек не что иное, как разновидность животного, разглагольствовал он, то в качестве стимуляторов следует использовать наиболее экономически выгодные средства воздействия: голод в наказание и дополнительную кормежку в поощрение. Публичные экзекуции и казни могут оказать воспитательное воздействие только в тех случаях, когда подвергаемые им особи живо, активно реагируют на все процедуры, то есть ведут себя естественно. Если же они, что бывает чаще, реагируют цинично и противоестественно, то это оказывает на зрителей обратное действие.
