Подполковник Калитин вызвал поручика Олексина днем, когда в ротах шли усиленные занятия. Летучий отряд Гурко все еще стоял перед Балканами, болгарскому ополчению были предписаны ежедневные учения, и вызов несколько озадачил Гавриила.
— Вас вызывает Рынкевич, поручик.
— Опять? — усмехнулся Олексин.
— Вместе со Славеновым, — весомо уточнил Калитин.
У Рынкевича сидел полковник Артамонов. Гавриил сразу узнал его, хотя видел всего один раз в кафане, где принимали воеводу Цеко Петкова. Отрапортовал, что прибыл вместе с дружинником Славеновым, и что дружинник ожидает приказа. Рынкевич тут же молча вышел, оставив Артамонова наедине с поручиком.
— Садитесь, — полковник помолчал, привычно потерев костистый лоб цепкими пальцами. — Что знаете о Славенове?
Гавриил докладывал лишь то, что могло интересовать собеседника: прошлое Славенова, работу в Комитете, особо подчеркнув его дружбу с Карагеоргиевым.
— Карагеоргиев… Кажется, убит в Сербии?
— Погиб мученической смертью, господин полковник. Последним словом его было «Болгария».
— Да, это — аргумент, — задумчиво произнес полковник. — Скажите, поручик, а Славенов способен принять подобные муки?
— Я должен поручиться за него?
— Да.
Это «да» прозвучало столь особо, что Гавриил призадумался. Он мало знал Славенова, говорил с ним считанные разы, но за Славеновым ему упорно мерещилась фигура хрипевшего, с безобразно раздутой головой Карагеоргиева. И свой собственный выстрел, оборвавший его мучения. «Болгария…» — выдохнул вместе с жизнью Карагеоргиев. И поэтому поручик сказал:
— Я ручаюсь за Славенова, господин полковник.
Артамонов долго молчал. Сидел, уставившись в одну точку, машинально потирая лоб, в последний раз взвешивая что-то очень важное.
— Чтобы вы поняли цену своего поручительства, вы будете присутствовать при нашей беседе, поручик. Естественно, что о ней рассказывать не следует, хотя бы вас, как Карагеоргиева, подвесили вниз головой. Пригласите Славенова.
Полковник долго и дотошно расспрашивал дружинника. Славенов отвечал сухо, без подробностей и отступлений. Разговор касался прошлого Славенова, его родных и близких, и Гавриил понимал, что все это лишь прощупывание, подходы к главному.
— По поручению Комитета вы нелегально проникали в Забалканье, — полковник не спрашивал, а констатировал известный ему факт. — Какими перевалами?
— Разными: Шипкинским, Травненским, Хаинкиойским. Какой вас интересует?
— Скажем… — Артамонов помолчал. — Допустим, Хаинкиойский.
— Очень труден, практически — тропа. Можно в поводу провести лошадей, но артиллерия и обозы там не пройдут.
— Меня интересует не география, а турки. Возьметесь установить, охраняют ли они этот перевал и как именно? Мне известно, что вы свободно владеете турецким, а посему способ разведки будет указан человеком, который пойдет с вами.
— Я согласен, господин полковник, — не раздумывая, ответил Славенов.
— Представляете, что будет, если турки обнаружат обман?
— Лучше вас, и тем не менее я согласен.
— За вас поручился ваш командир роты. Если вы…
— Я в третий раз подтверждаю свое согласие провести вашего человека через перевал. Вам достаточно этого, господин полковник?
— Достаточно, — Артамонов кивнул и чуть повысил голос. — Алексей Николаевич, прошу!
Бесшумно открылась дверь соседней комнаты, и вошел князь Цертелев. На казачьей черкеске поблескивал новенький Георгий, полученный урядником за самовольную разведку при взятии Тырново.
— Рад видеть вас, Олексин.
Он дружески кивнул Гавриилу и тут же обрушил на Славенова целый поток быстрых турецких фраз. Славенов скупо ответил на том же языке, а полковник тихо сказал Олексину:
— Вы свободны, поручик, благодарю.
На этом и закончились для Гавриила дела, выходившие за рамки обязанностей ротного командира. Отряд генерала Гурко деятельно готовился к маршу, его руководителям приходилось решать множество задач, и одной из этих задач оказалось необычное для казаков распоряжение получить деньги на поход. Не жалование за службу, а ассигнации авансом для расчета за прокорм и фураж. Поскольку казаки исстари содержали себя и коней в походах с добычи, на подножном корму, то Иосиф Владимирович приказал выстроить все имеющиеся в его распоряжении иррегулярные части без офицеров. К назначенному часу вахмистры выстроили донцов и кубанцев посотенно на равнине в виде буквы «П». Привычные к дисциплине казаки терпеливо стояли в конном строю, но гомонили и пересмеивались, поскольку офицеров не было, а младшие командиры были своими же станичниками.
И враз замолчали, когда в чистом поле показался скачущий всадник. Приблизившись, всадник в простой черкеске бросил стремена и поводья и на том же распаленном лошадином скаку стал выделывать такое, что весь казачий строи разразился восторженной матерщиной.
— Ура! — дружно, от души взревели казаки, когда генерал Гурко, сдержав коня, на крупной рыси въехал в центр построения.
— Ну, как, казаки, моя джигитовка?
— Лихо, ваше превосходительство! Не всякий черкес сделает!
— Ну, коли лихо, принимаете в казаки?
— Принимаем! — радостно отозвались казаки.
— Может, и в походные атаманы выберете?
— Выбираем, батька! Прими булаву и головы наши! Ура атаману!
— Тихо! — Гурко поднял руку, и все смолкло. — Тогда слушать меня, как бога. Вам деньги на поход выданы, а я вашу казачью повадку знаю. Так вот, мой первый наказ: платить болгарам. За сено и овес, за хлеб и за воду. Ежели узнаю, кто болгарина или мирного турка обидел, взыщу, как атаман, вплоть до расстреляния на месте. Все меня слышали? И второе. Меня государь командиром вашим поставил, а вы своей волей в атаманы выбрали, так что не посетуйте. За удаль крестов не пожалею, за трусость, грабеж и пьянство семь шкур спущу. Как, любо вам это?
— Любо, батька! — согласно ответили донцы и кубанцы.
— В строю да в бою я вам — ваше высокопревосходительство, как то государем установлено. А вне строя да еще у костра — батька-атаман. На том, стало быть, и порешим до конца похода. Вахмистры, развести сотни по бивакам!
Перед броском в рейд по глубоким тылам противника Иосиф Владимирович, как всегда всех выслушивая и ни с кем не советуясь, всеми способами сколачивал отряд. После демонстрации своей кавалерийской лихости в казаках он был уверен: они могли обмануть и провести любого командира, но выбранному на поход атаману, «батьке», блюли традиционную верность.
Ясность принесла разведка. Славенов вернулся один, доставив записку Цертелева: азартный князь отправился далее, к Шипкинским проходам, на свои страх и риск. Устно болгарин доложил, что перевал охраняется турками только на выходе.
