Правительство не приняло этот проект. Вскоре он предложил новый. На этот раз он просил людей и средств для организации «фабрики делания изобретенных им разноцветных стекол, и из них бисеру, пронизок и стеклярусу, и всяких других галантерейных вещей и уборов, что еще поныне в России не делают, но привозят из-за моря великое количество». Для этого требовалось выделить село и около 200 душ крепостных.
Сенат подготовил государыне доклад: «Не соизволит ли Ее Императорское Величество то село Ополье для заведения вышеобъявленной нужной государству фабрики, со всеми тому селу принадлежащими угодьями ему, Ломоносову, пожалованы и быть тому селу при оной фабрике… вечно неотъемлему, дабы он, Ломоносов, имея в том твердую надежду и проча ее себе и потомкам своим, мог тому художеству, употребя из находящихся в оном селе молодых людей, совершенно обучить».
Неизвестно, сколько времени пролежал бы этот документ в разных ведомствах, если бы не упорство и решительность Ломоносова. Государыня со своим двором находилась в Москве. Он просил академическую канцелярию дать ему отпуск на месяц и разрешить поездку в Москву. Шумахер ответил отказом.
Михаил Васильевич предпринял обходной маневр: обратился в Сенат, но тот не был уполномочен решать такие дела Академии. И все-таки Ломоносов добился своего: на этот раз через градоначальника князя М. Голицына и Адмиралтейство.
Судя по всему, Елизавета Петровна была в курсе дела по инициативе Ивана Шувалова. Она благосклонно приняла Ломоносова и пожаловала ему село, земли и 211 душ крестьян. Историк и литературовед академик П.П. Пекарский столетие спустя писал по этому поводу: «Сын черносошного крестьянина, который не далее как 6 лет назад еще показывался по ревизским сказкам своей волости в бегах, почему за него платили подушные деньги нисколько не повинные в том односельцы его, Ломоносов, достигнув известности и случая воспользоваться ею, считал себя вправе добиваться закрепощения для своих выгод 200 свободных людей из того самого сословия, из которого вышел он сам».
Почему-то Пекарский запамятовал о профессиональной заповеди историка: учитывать нравы и обычаи того времени, о котором идет речь. Нельзя же судить об эпохе феодализма с либеральных позиций конца XIX века.
При Елизавете и затем при Екатерине все более укоренялось крепостничество. Что постыдного в том, что сын крестьянина стал помещиком? Или «не по Сеньке шапка»? Формально он уже стал дворянином, имея соответствующие права и льготы; не отказываться же от них! Получил он во владение людей, кстати сказать, не очень-то свободных (иначе бы ему их не подарили). А выгода у Ломоносова была не личная: надо было организовать производство, обучать крестьян ремеслу.
Стал академиком и достиг известности сын черносошного крестьянина по своим трудам, талантам и заслугам. Закрепощения свободных людей он вовсе не добивался. Спору нет, ему приходилось обращаться за помощью к высоким покровителям, благодарить и прославлять их. Но и это было вполне в духе времени, а делалось прежде всего для пользы Отечества. С этой целью, в частности, написал он пространное «Письмо о пользе стекла…» (далее перечисляются чины, звания и награды адресата — И.И. Шувалова).
Никто еще не обращал внимания на начало этого стихотворения с позиции науки. Сам того, по-видимому, не подозревая, Михаил Васильевич высказал замечательную мысль:
Неправо о вещах те думают, Шувалов,
Которые Стекло чтут ниже Минералов…
Может показаться, что ничего необычного тут нет. Но автор причисляет Стекло (с заглавной буквы, как тогда именовали минералы) к природным телам. Только без малого 200 лет спустя советские ученые академики В.И. Вернадский и А.Е. Ферсман будут выделять искусственные (техногенные) минералы наравне с естественными.
Это не случайная оговорка нашего гениального соотечественника. Он пишет о том, как рождается в огне вулкана природное стекло (обсидиан). И отдает должное искусству человека, создавшего разные виды стекла, как бы продолжая творчество природы.
В своем послании Ломоносов перечисляет многообразное использование стекла и прославляет его пользу. Таков первый, наиболее очевидный пласт произведения. Стекло превращается в волшебный сосуд, показывающий конвульсии земных недр, космогонию огня, миф о Прометее, ценой своих страданий одарившем людей небесным огнем.
Автор переносит читателя в Новый Свет, где «простаки» отдают купцам золото за бисер. И этим, считает он, туземцы разумнее тех, кто алчет золото и ради него совершает преступления, разжигает войны, истребляет племена, грабит народы.
Стекло телескопа помогло прогнать «глубокую неведения тьму». Открылась космическая бездна с неисчислимым множеством звезд, иных обитаемых планет. А в микроскоп открылся мир мельчайших созданий. Пользуясь случаем, сообщает Ломоносов об электрических искрах, возникающих во вращающемся стеклянном шаре, и сопоставляет их с яркой вспышкой молнии (мысль новая для того времени). Упоминает и о громоотводе.
Похвала Стеклу оборачивается гимном творчеству, познанию, просвещению. Напоминает Ломоносов и о том, что в чистом стекле мы видим «пример бесхитростных сердец» и подобия чистой совести. Завершается письмо прославлением Елизаветы и прозрачным намеком Меценату, представ перед нею, замолвить слово за поэта — во имя распространения в Отечестве научных знаний…
В «Письме о пользе стекла» Ломоносов высказал мысль чрезвычайно важную и новую: пришла пора исследовать земную природу не только путем наблюдений, но и с помощью технических приспособлений. Это знаменовало начало современных естественных наук.
Он не только создавал приборы и приспособления для физических опытов и химической лаборатории. В его время даже простейшие метеорологические наблюдения становились делом творческим из-за отсутствия специальных инструментов. Глубокий интерес Ломоносова к небесным явлениям (земным и астрономическим) побудил его изобрести целый ряд более или менее оригинальных приборов. Среди них — оптические, например отражательный телескоп более простой, удобный и надежный в работе, чем существовавшие прежде. Ему принадлежит конструкция анемометра, измерявшего сразу скорость и направление ветра, к тому же с автоматической регистрацией изменений направления воздушного потока.
Подобно Леонардо да Винчи, Ломоносов придумывал порой такие технические системы, которые могли быть (и были) реализованы через многие десятилетия. Создав в 1751 году в Петербурге «метеорологическую с самопишущими приборами обсерваторию», он задумался о всемирной (!) сети автоматических станций для наблюдения за погодой. Хотя при тогдашней системе связи об оперативном сборе информации с этих станций не могло быть и речи.
Ломоносов не ограничился лишь мечтаниями: одним из первых в мире стал конструировать приборы-автоматы. Открыв вертикальные движения и морозный слой в атмосфере (о чем речь еще впереди), он задумал провести зондирование воздушного океана с измерениями температуры воздуха. Для подъема термометра решил использовать устройство, напоминающее вертолет.
В анналах Академии наук записано: «Почтеннейший Ломоносов предложил Конференции построить небольшой прибор, способный поднимать вверх термометры… и предложил его чертеж». Он получил одобрение «славнейших академиков» и вскоре построил соответствующую модель: площадку с двумя соосными винтами, вращающимися в разные стороны посредством пружины. Демонстрация прошла успешно: «Когда заводили пружину, машина сразу поднималась вверх».
