Всегда производит глубокое впечатление вид бледного, часто пожелтевшего и находящегося в практически бессознательном состоянии пациента, который медленно приходит в себя после этой процедуры в течение последующей четверти часа. Сердце начинает биться сильнее, так как получает большое количество крови, и оно начинает ее перекачивать. Постепенно щеки пациента приобретают нормальный цвет. В конечном итоге он полностью приходит в себя и даже может принимать участие в разговоре.
В данном случае молодой лейтенант послужил донором для капрала. Их группы крови совпадали. Как обычно бывает в таких случаях, после переливания крови пациент, получивший ранение в бедро, быстро пришел в чувство.
Ранения такого типа, во время которых происходит повреждение не только кости, но и мягких тканей, вызывают наибольшие опасения у военных хирургов. Это одно из самых опасных ранений, поскольку при нем появляется риск возникновения гангрены. В таком случае жизнь раненому можно спасти только с помощью ампутации. Но это слишком высокая цена! Конечно, если хирург решает спасти ногу и все идет хорошо, это не может не вызывать удовлетворения. Однако, если он решает не делать ампутацию, а затем выясняется, что он не может спасти ногу, жизнь пациента оказывается под угрозой. Подобное решение принять не так-то просто; но хирург не может от него уклониться, он должен занять четкую позицию. Наиболее надежным советчиком в таких случаях обычно является его собственный опыт. Однако всегда остается некоторый элемент неопределенности, назовем его фактор «X», который обычно зиждется не на доводах разума, а на подсознательных инстинктах. Бывали сомнительные случаи, когда решалось, стоит ли пациенту для спасения его жизни удалять руку или ногу, а в других случаях подобные сомнения даже не возникали.
В самом начале войны мы стояли на очень консервативных позициях в том смысле, что любой ценой пытались сохранить раненым их руки и ноги. Это стоило жизни многим хорошим людям. Позднее, когда условия стали постепенно ухудшаться, мы стали действовать более решительно.
В данном случае решение принять было просто. Обследование раны показало, что повреждение мягких тканей было не очень значительным. Не возникло особых трудностей при обработке всей поверхности раны. Мы обработали рану и наложили большой пластырь, оставив в нем небольшое отверстие, через которое можно было следить за процессом ее заживления, не удаляя при этом повязки.
Вечером санитар рассказал нам о том, какой была реакция пациента на предпринятые нами меры. Он отошел от действия обезболивающих лекарств и спросил, что с ним сделали. Естественно, он был очень рад тому, что мы не ампутировали ему ногу. Когда ему сообщили, что кровь для переливания ему предоставил его лейтенант, он спокойно заметил:
– О, теперь у меня в венах течет офицерская кровь. Теперь я должен требовать повышения.
После этой тирады он выкурил сигарету, а затем погрузился в крепкий сон выздоравливающего человека.
Я не знаю, жив ли он до сих пор? Он мог вернуться в свою часть, когда его нога зажила, и теперь, возможно, валит лес где-нибудь вблизи полярного круга, но не исключено, что он уже давно похоронен где-нибудь на просторах России.
Глава 4
Работящие ангелы
С течением времени мои подчиненные научились приспосабливать под операционные даже самые жалкие лачуги, разбросанные по степи. Я на самом деле испытывал искреннее восхищение и свою полную беспомощность, когда видел, с каким мастерством они это делали. Обеспечение светомаскировки всегда представляло известные трудности. Хотя авиация русских стала представлять собой реальную угрозу только ближе к концу войны, хищная, кровожадная птица кружила над нашими головами почти каждую ночь и время от времени бросала бомбу где-нибудь в непосредственной близости от нас. Солдаты называли этого ночного посетителя «сеялкой». Она никогда особо нас не беспокоила, так как газовая горелка, использовавшаяся для стерилизации, и генератор, обеспечивавший электричеством осветительные лампы в операционной, производили такой сильный шум, что он заглушал шум от самолета.
Дверь из импровизированной операционной обычно вела прямо на улицу. Как правило, мы ее занавешивали конскими попонами. Благодаря этому из дома свет не проникал наружу, когда кто-нибудь выходил из комнаты или входил в дверь, но, разумеется, входное отверстие должно было быть достаточно большим, чтобы через него могли пройти двое санитаров с носилками.
Мы всегда работали при искусственном освещении, и благодаря этому всегда казалось, что мы работаем ночью. Атмосфера внутри операционной была густо пропитана запахом крови, пота, алкоголя, а также эфира. Время от времени я выходил наружу, чтобы сделать несколько глотков свежего воздуха, и каждый раз я приходил в легкое замешательство, увидев на небе сияющее солнышко.
Когда я заканчивал очередную операцию, а мои умелые помощники были заняты тем, что накладывали на рану повязку, то обычно присаживался на маленький ящик, прислоняясь спиной к стене, чтобы немного передохнуть. Я выкуривал сигарету, держа ее, во избежание заражения, стерилизованным хирургическим пинцетом. Рядом со мной стоял санитар и помогал мне выпить чашечку кофе. Если бы я касался чашки, то мне приходилось бы производить дезинфекцию рук каждый раз после того, как я позволял себе короткий отдых.
После завершения перевязки раненого укладывали на носилки. Это требовало определенного мастерства, так как пациент мог испытывать сильные боли. Обычно это делали два опытных санитара, научившиеся синхронизировать свои движения. В нашей хирургической команде служил сержант Майер. Перед войной он успешно занимался розничной торговлей где-то в западной части Берлина; он даже и не подозревал, что у него имеются способности к медицине. Он довел процедуру перевязки до уровня настоящего искусства, особенно удачно ему удавалось накладывать разного рода пластыри. Это был высокий, крепко сколоченный человек, всегда сохранявший непоколебимое спокойствие, и при этом, надо же такому случиться, был страстным футбольным болельщиком. Кроме того, он был искренне к нам привязан. Однажды, возвращаясь из отпуска, он попал в маршевую колонну и получил приказ остаться в другой части. Он просто дезертировал из нее и вернулся к нам; впрочем, он был достаточно хитер и смог стащить свои документы в неразберихе, царившей в той части, и привезти их с собой. Ему помогло то обстоятельство, что его фамилия была Майер, которая весьма часто встречается в Германии.
Казалось, что сержант Майер может стоять на ногах, подобно скале, в течение многих часов и даже дней. Я никогда не видел его уставшим. Он был настолько силен, что мог самостоятельно переложить раненого с операционного стола на носилки. Я до сих пор вспоминаю эти яростные, быстрые и мощные движения, а также его особую, исключительную вежливость. Мы звали его «работящим ангелом».
После того как пациент оказывался на носилках, капрал Кубанке укладывал рядом с ним его стальную каску, противогаз и сумку для провизии. Это входило в его обязанности. Если пациент был в сознании или хотя бы в полусознании, санитары часто отпускали различные шуточки:
