Тарас вздрогнул. Учитель прочитал его мысли.
– Ты понял или нет, спрашиваю?
– Понял, – кивнул Горшин, стискивая зубы.
Елисей Юрьевич еще раз смерил его оценивающим взглядом, отвернулся и зашагал к машине.
Из-за туч выглянуло солнце, заявляя об улучшении погоды, но Тараса это не обрадовало. Он знал, чем будет заниматься в Грозном после соблюдения всех формальностей по отправке «груза 200» в Москву.
Весь день они провели в переговорах с разными ответственными лицами Грозного и встречах с людьми разных возрастов, званий и полномочий в разных концах города. Не без напряга им удалось договориться с военными летчиками о доставке тел жены и матери Смирнова в Москву, и лишь в больнице случилась заминка, едва не переросшая в инцидент.
Главврач больницы Хусаин Борзоев наотрез отказался выдать тела из морга, «до выяснения обстоятельств убийства», как он туманно выразился, хотя на руках у Елисея Юрьевича находилось предписание мэра Грозного о содействии «особому представителю» из Москвы всем, к кому он обратится за помощью.
Получив отповедь санитара, не пустившего их в морг, Елисей Юрьевич и Тарас направились к главврачу на прием.
Хусаин Борзоев оказался немолодым человеком с темным костистым лицом горца, на котором выделялись усы и кривой нос. Глаза у главврача прятались в глубоких глазницах, и определить их цвет оказалось делом нелегким, хотя изредка они вдруг светлели и становились по-ястребиному зоркими. Выслушав посетителей, он коротко, с акцентом сказал:
– Забрать погибших нельзя. До выяснения обстоятельств гибели. Вопросы еще есть?
– У меня разрешение мэра, – хладнокровно сказал Елисей Юрьевич, доставая сложенный вчетверо лист бумаги с подписью и печатью.
– Здесь я хозяин! – тем же непреклонным тоном бросил Борзоев. – И будет так, как я сказал!
– Не надувай щеки, лопнут! – не выдержал Тарас. – Читать умеешь?
– Спокойно, Граф, – посмотрел на него Елисей Юрьевич недовольно. – Человек просто не понял, что ему требуется всего лишь выдать убитых.
– Ахмет! – повысил голос Борзоев, сверкнув недобрыми глазами. По всему было видно, что русских он не любит и готов идти до конца. Хотя причин для такого поведения, в общем-то, не существовало.
В кабинет ввалился могучего телосложения чеченец, похожий на известного всем террориста Басаева: бритая голова, усы, борода по грудь, волчьи глаза. Одет он был во все черное, кроме коричневых ботинок с высокой шнуровкой.
– Проводи гостей до выхода, – приказал главврач.
Тарас шагнул к вошедшему, сделал «медвежью стойку» и «качнул маятник», вызывая волну страха и бессилия.
Ахмет-«Басаев» отшатнулся, бледнея.
Тарас подтолкнул его к двери.
– Вас здесь не стояло… ждите в приемной!
Дверь за помощником главного врача закрылась.
Елисей Юрьевич шевельнул бровью, выражая тем самым неодобрение действиями ученика, повернулся к опешившему Борзоеву.
– Я думаю, нет смысла вызывать сюда спецназ. Или вы будете настаивать?
– Я тоже… могу… вызвать…
– Велик приказ, да мал начальник, – усмехнулся Тарас.
Главврач опомнился, пригладил волосы, глянул на дверь, на Тараса, наткнулся на его ледяной взгляд и вздрогнул.
– Что ж, может… э-э, мы договоримся. Кто эти люди, вы говорите?
– Моя мать и жена, – тяжело сказал Елисей Юрьевич.
– Понимаю ваши чувства… – Главврач сделался вежливым. – Давайте бумагу.
Он взял из руки Елисея Юрьевича письмо мэра, прочитал, покосился на Тараса и снял трубку телефона.
– Шамиль, оформи документы на выдачу тру… убитых… да, на женщин, что вчера привезли. – Он повернулся к москвичам: – Можете забирать.
– Их заберут завтра утром, – сказал Елисей Юрьевич. – С вашего позволения я зайду в морг.
– Это против наших правил, но вам я разрешаю. Ахмет!
На пороге возник тот же бородатый чеченец.
– Проводи гостей… э-э, на территорию. У них распоряжение большого начальства.
Ахмет молча посторонился, косясь на Тараса. Было видно, что он его боится по-настоящему. Пси-атака Горшина оставила в душе чеченца неизгладимый след.
В морг Елисей Юрьевич зашел один, не пустив ни Тараса, ни сопровождающего. Пробыл там десять минут и вышел с каменно-неподвижным лицом. Лишь взгляд его, слепой и сосредоточенный на внутреннем переживании, выдавал душевную боль этого сильного человека.
За воротами их ждала знакомая «Волга» с тем самым чекистом в кожаной куртке, который встретил их на аэродроме. Садясь в машину, Тарас обратил внимание на остановившуюся в отдалении «десятку» серого цвета с затемненными стеклами, но тут же забыл о ней. Голова была забита размышлениями о том, как найти и покарать убийц семьи учителя.
– Куда тебя? – спросил человек в куртке, обращаясь к Елисею Юрьевичу. – Может, поедем ко мне?
– Не хотелось бы стеснять, – проговорил Елисей Юрьевич отсутствующим голосом. – Мы лучше переночуем в гостинице или в комендатуре.
– Никого вы не стесните. Сын уехал, у дочки своя комната, а мама и Дина будут только рады гостям. – Чекист тронул водителя за плечо. – Поехали ко мне, Саша.
«Волга» развернулась и устремилась прочь от центра города.
Спустя минуту за ней двинулась и серая «десятка» с затемненными стеклами.
Глава 12
АТАКА
Приятель Елисея Юрьевича, которого Тарас принял за сотрудника ФСБ, оказался старшим советником юстиции, прокурором чеченской столицы. Звали его Антоном Кирилловичем Хованским.
Жил он в собственном доме на окраине Грозного, в полукилометре от реки Сунжи. Дом был окружен глухим деревянным забором и охранялся овчаркой по имени Гриц. Вокруг дома росли яблони и сливы, участок был ухожен, чувствовалось, что ему хозяева уделяли много внимания. Тарас и сам любил возиться в саду, поэтому порядок усадьбы одобрил.
Хозяйство усадьбы состояло из двух строений – сарая и хлева, где содержались две козы и корова. Ни свиней, ни кур семья Хованских не имела.
В доме, накрытом разнокалиберными металлическими листами, было четыре комнаты и небольшая кухонька с русской печью. Мебель везде стояла старенькая, на полу лежали домотканые половики, создавая особый домашний уют. Тарас поразился совпадению: полы у него дома тоже были накрыты половиками, сотканными еще бабушкой Надей.
Встретили гостей домочадцы: дородная женщина с рыхлым, болезненным лицом – мать Антона Кирилловича, Валентина Матвеевна, его жена Дина, тихая и улыбчивая, и дочь Антонина, Тоня, очень похожая на мать, такая же тихая и милая, но почти не улыбающаяся. За весь вечер Тарас увидел ее улыбку лишь однажды, когда отец хвастался, что Тоня рисует «как заправский художник».
