Я предложил князю занять позицию на Калужской дороге (не говорю о Старой, но так называемой Новой дороге). Сей позиции надлежало быть сильно окопанной для отражения всей неприятельской силы с двумя третями армии, прочая часть армии отрядилась бы влево для пресечения неприятелю всякого сообщения с Смоленском и Витебском.
Князь одобрил сию мысль; я полагал, что мы направлялись еще левее, почему и почитал позицию при Красной Пахре, как занятую единственно в течение всего перехода; но, увидев, что мы в оной оставались, я поставил себе долгом заметить князю, что упомянутая цель не исполнится сей позицией, по пространству оной и по причине высот, господствующих над ней с правой стороны; я предложил занятие другой, теснейшей, находящейся на правом берегу Пахры, имеющей сию реку пред фронтом, а не позади оного, как в тогдашней позиции.
Князь советовался о сем с генералом Беннигсеном, впоследствии сего переменена позиция и избрана на правом берегу Пахры, но, вместо стеснений, распространена еще более, 2-й, 3-й и 4-й корпусы расположены были на правом фланге и снова отделены от прочих войск рвом, коего переход был также затруднителен.
oiВся 2-я армия, большая часть егерских полков 1-й армии и 1-й резервный кавалерийский корпус составляли авангард армии, расположенный частью на Московской дороге под начальством Милорадовича и частью на Подольской под начальством г. Раевского. Я напомнил, что надлежит выслать отряды к окрестностям Можайска. Тогда отряжен был генерал-майор Дорохов с некоторым числом войск в направлении к Вязьме.
13-го донес генерал Раевский, что неприятель наступал на него из Подольска. Он страшился также, чтобы неприятель не приблизился к тылу армии, по дороге, ведущей к Чирикову, посему отрядил он генерал-майора Паскевича с 26-й дивизией и некоторой частью кавалерии для прикрытия фланга армии на сей дороге. Сие донесение причинило вдруг всеобщее смущение. Все вообразили себе, что Наполеон со всей своей силой наступал во фланге и в тыл нашей армии.
4-му пехотному и 2-му кавалерийскому корпусам предписано было немедленно выступить для присоединения к генералу Паскевичу.
Граф Остерман донес под вечер, что его аванпосты имели сильное дело по дороге к Чирикову и что с сей стороны показалась неприятельская колонна; посему решено было, чтобы генерал Дорохов, причинивший уже много вреда неприятелю, возвратился в ту же ночь. Генералу Милорадовичу, имеющему пред собой слабые аванпосты, следовало занять со 2-й армией позицию 1-й армии.
Сия ж, напротив того, должна была обратиться фронтом к грозным силам неприятельским, ожидаемым к Чирикову. Я уверял, что можно было успокоиться насчет правого фланга, ибо чрезмерно дерзко было бы со стороны Наполеона обратить к оному все свои силы. Он подвергся бы через то отдалению от Москвы, Смоленска, Витебска и от всех своих отрядов и мог быть совершенно окружен и разбит.
Я предложил немедленно атаковать отряд, приближавшийся по дороге к Чирикову, для удостоверения неосновательности нашего страха, или, в случае несогласия, выгоднее было правому флангу нашему избегать неприятеля, а левому обнять правое его крыло. Но все сии представления не произвели ни малейшего действия. Предположенное движение исполнилось.
Генерал Беннигсен казался столь уверенным в нападении неприятеля, что 14-го поутру, не видя еще пришествия 6-го корпуса к назначенному месту (ибо сей корпус с трудом выступал с места своего, окруженного рвами), подъехал он ко мне и сказал: «Боже мой! 6-й корпус еще не пришел; чтобы неприятель не атаковал нас до его прихода?» Я отвечал ему, чтобы он успокоился, что неприятель не окажет ему сего удовольствия. И действительно, во весь день не слышно было ни одного пистолетного выстрела.
Под вечер сообщено мне торжественно о найдении позиции в 15 верстах от деревни Мочинской, где Чириковская дорога соединяется с большою, и что армия выступит туда в следующий день, в 5 часов, а арьергард последует за оною, по обыкновению. Сей переход причинил сильное потрясение моему здоровью, я занемог сильно лихорадкою.
16-го, поутру, адъютант, посланный мной в арьергард, дабы узнать, что с оным происходило, донес мне, что он отступил до 5 верст к армии и был преследован неприятелем в некотором расстоянии.
Несмотря на свою болезнь, написал я к дежурному генералу Коновницыну, поручая ему просить князя от моего имени о повелении атаковать неприятеля, дабы узнать, по крайней мере, его силу, также, чтобы Боровская дорога не оставлена была без наблюдения и сильные отряды посланы к окрестностям Можайска. Сие обстоятельство, действительно, побудило к нападению на неприятельской авангард.
Генерал Беннигсен сам туда прибыл, 2-й корпус и 1-я кавалерийская дивизия также были отряжены по сему случаю, но обыкновенно без малейшего моего о том сведения. Но день прошел без всякого предприятия; наконец, помышляли о решительном нападении; три раза приказания были отданы и три раза отменены; наконец, под вечер, Милорадович выступил вперед к Красной Пахре, атаковал сию деревню, занятую неприятелем, вытеснил его из оной; но отступил по наступлении темноты. Мы потеряли при сем случае 400 человек гусар.
На 18-е число приготовлялось все к решительным действиям. Говорили о наступлении неприятеля в больших силах. Арьергард получил повеление отступить к армии, коей следовало выстроиться в боевом порядке. Сам князь прибыл к оной; все было в ожидании нападения. Между тем найдено, что позиция была невыгодна.
К сему открытию присоединилась мысль об отступлении. Резервная артиллерия получила прежде прочих повеление отступить (в полдень); по истечении нескольких часов, нашел князь Кудашев, что недоставало артиллерии, вследствие сего приказали оной возвратиться. При приближении артиллерии и темнота уже наступила, и решено общее отступление; следовательно, ей снова надлежало воротиться. Но неприятель был столь неучтив, что не умел ценить нашего к нему расположения. Он нас не атаковал.
В ночь с 18-е на 19-е армия выступила и прибыла 21-го числа в позицию при Тарутине. 22-го неприятель теснил наш арьергард почти до самой армии. Тогда ударил оный на неприятеля и по первом нападении отрезал его на несколько верст. Доказательство, что Наполеон был в отдалении.
Между тем усиливалось мое болезненное состояние; я был совершенно изнурен, и врачи советовали искать мне отдохновение. Я отнесся об этом князю Кутузову, испрашивая у него позволение оставить армию для поправления своего здоровья. Получив оное, отправился из армии 22 сентября, вечером.
* * *
Сие краткое изображение военных действий достаточно объясняет, каким образом неприятель был предупрежден во всех его замыслах, удержан по возможности в быстрых его движениях и приведен к степени, в коей непременно должен был подвергнуться совершенному истреблению. Потеря Москвы совершилась случайно и причинена обстоятельствами, коих исправление вышло уже из моей власти. Впрочем, несомненно, что сему городу следовало соделаться могилой Наполеона, если бы не выпустили его из Московской губернии.
