Иногда агенты приносили в отдел винчестеры или флешки, найденные на улице или конфискованные у горожан (вышел приказ, согласно которому все граждане должны были сдать любые электронные носители в ГКЦ), с которых специалисты отдела высоких технологий по крупицам восстанавливали информацию. Почти не осталось DVD-носителей, загадочным образом они все были поцарапаны, будто по ним прошелся один гигантский коготь. Арина и прочая гэкацэшная молодежь уже привыкла к тому, что фильмы можно почитать. Они советовали друг другу те или иные расшифровки, обменивались ими. Но делать это можно было только в нерабочее время. Носители для расшифровок они брали в хранилище, а некоторые материалы, особенно научного содержания, иногда приносили сами горожане. В отделе наборщиков Арина и еще несколько десятков людей сидели и писали расшифровки видеофильмов, телевизионных сюжетов, передач и даже концертов. Все это тщательнейшим образом систематизировалось и снова отправлялось в хранилище. Если вдруг находилась потерянная часть фильма или сюжета, то папка с его именем извлекалась обратно и дорабатывалась. Как им объясняли, это делалось на тот случай, если компьютеры и телевизоры вообще исчезнут с лица земли, и тогда людям останутся хотя бы важные информационные записи. Арина знала, что эти записи раньше назывались «монтажные листы». Иногда она думала о том, что, возможно, лет через сто люди по этим листам сделают один большой фильм. Он будет длиться целый год, и в нем будет абсолютно все – любовь, война, предательство, смерть, убийство, ревность, ужасы, юмор, – все, что когда-либо происходило с человечеством. И вот, когда просмотр закончится, в зале включат свет, оставшиеся на Земле люди оглядятся вокруг и наконец задумаются о том, что же с ними произошло. Увлекаясь историями, она не замечала, как пальцы порхают по клавиатуре, стараясь максимально точно передать дыхание прошлого. Часы пролетали, как секунды, и Арина обычно приходила в себя лишь в момент, когда раздавался гудок отбоя. Пора было идти домой. В пустую стылую квартиру, где последние три года она жила совсем одна. Прошлое, которое проходило сквозь нее и выливалось в неровные строчки текста на блеклом мерцающем мониторе, было полно событий и переживаний, драматических ситуаций и трагедий. Настоящее же было суровым и довольно скучным.
Три дня назад, двигаясь быстрым шагом вдоль набережной Макарова, Арина гадала – включат в доме свет или нет. Скудный отблеск от двух прожекторов, установленных на здании Биржи, освещал часть набережной. Этого вполне хватало, чтобы сносно видеть все, что тебя окружает. Нева, отражающая часть света, создавала пусть сиюминутное, но все-таки ощущение уюта и покоя. Однако, если нырнуть во дворы, то сразу попадешь в беспросветный мрак колодезных стен. Обычно Арина старалась возвращаться домой хотя бы в сумерках. Но что толку осторожничать, если в ноябре день начинается сумерками, которые тут же переходят в ночь. Эти дни тянутся за тобой серым хвостом весь месяц, а то и два – хоть вообще на улицу не ходи. Темнота – вот что по-настоящему угнетало всех обитателей города от мала до велика. Она была везде и давила-давила на человека, нашептывая сладким голосом рассказы о том, что так будет всегда. Что солнце пропало навеки. Проглотил крокодил и не отдаст обратно ни за какие коврижки. Другое дело лето – светло, и даже дышится по-другому, без приступов хриплого страха, накатывающего сейчас из каждого темного закоулка старых дворов.
Арина знала, что после девяти вечера начинается комендантский час. Время, когда нормальные люди запирают дверь на все засовы и ложатся спать. И хотя у нее был военный пропуск, Арина все равно старалась не выбираться из офиса позже девяти – это было слишком опасно. Сегодня же она как назло засиделась с подругой Лилой, обсуждая новый фильм. По их отделу ходила рукопись «Унесенные ветром», а Лила убеждала всех, что еще есть такая книга, намного интереснее, чем расшифровка. Конечно, иногда им приходилось работать в ГКЦ и по ночам. Это зависело от того, в какие именно часы подавалось электричество. График был плавающий, и Арина никогда не знала заранее, в какую из недель придется выходить в ночную смену. Но одно дело попивать чаек в ГКЦ, который был мощным безопасным комплексом, под охраной военных и бронетехники. И совсем другое – семенить на каблуках по набережной Макарова, напоминающей в это время декорированный павильон для съемок фильма Сайлент Хилл. Один из немногих американских ужастиков, который им перепал по большому блату от соседей по верхнему этажу. Там заболела шифровальщица. Государство было против агрессивных американских фильмов, и даже сотрудники отделов видео ГКЦ допускались для работы с ними с особого разрешения Главного.
Пустота темной улицы становилась все более объемной, растекаясь медленно и вязко, как бензиновое пятно на воде. Арине и идти-то до дома было всего ничего, перед Тучковым мостом надо сразу нырнуть налево. Но именно там частенько кучковались гоблины. Когда-то эти люди жили в черте города в небольшом палаточном лагере, который назывался ГОБ, Государственное Объединение Бедных. Там были те, кто потерял работу и вынужден был бедствовать. Но потихоньку они обнаглели, стали объединяться между собой в банды и устраивать набеги на горожан. Грабили и убивали на улицах, залезали в квартиры, чтобы найти еду. А потом попытались устроить даже что-то наподобие восстания. После этого правительство дало распоряжение стрелять в гоблинов без суда и следствия. Вроде как для того, чтобы обезопасить мирных жителей. Но от этого мирным горожанам стало еще тоскливее. Ведь гоблину терять уже и правда нечего – он ни себя не пощадит, ни тебя, ни детей, ни стариков. Буду резать, буду бить. А таких отчаянных становилось последнее время все больше. В темноте промозглой осени неприятно запахло едкой гарью. Вдали горожане, а может, и гоблины, грелись у костра. Арина побыстрее шмыгнула в проходной двор, пока ее не заметили. Вот черт, надо же было сегодня Лиле так поздно притащиться пить чай. Подруга звала ночевать к себе, она живет на Чапыгина, через двор от ГКЦ, но Арине нужно было на завтра забрать из дома часть рукописей для обработки. Иногда она брала тексты на дом, чтобы исправить ошибки, допущенные в спешке (компьютер мог выключиться когда угодно).
Мысли Арины прервала кромешная тьма. В черных проходных дворах ей пришлось двигаться почти на ощупь. Ни в одном окне не было света, не горело ни одной свечки. А Арине так невыносимо хотелось хоть немного побыть в квартире с освещением. Всего лишь полчаса, чтобы успеть съесть бутерброд и выпить стакан молока под лампой на кухне. Бутерброд и лампа были пределом ее мечтаний на сегодняшний вечер. Последние полгода администрация района включала свет довольно регулярно, раз в три дня, но этой осенью стали опять экономить – два дня в неделю. В принципе девушка уже привыкла жить без электричества, как и многие вокруг. За те несколько часов, пока давали свет, можно было успеть приготовить что-нибудь поесть и послушать радио. Это был разрешенный лимит пользования электроэнергией. Мощности было мало, и поэтому все нарушения строго отслеживались полицией Росэнерго. Говорят, поначалу не один человек вылетел из города только из-за того, что пытался по старинке включить электрический чайник. Тысяча ватт – нынче это целое состояние. За последние десять лет мир изменился до неузнаваемости. Что такое телевизор, современные дети знали только по рассказам родителей. Арина еще помнила яркие компьютерные мультфильмы, в которых невиданные звери воевали с такими же чудесными сказочными монстрами. Теперь их можно было пару раз в год увидеть только в летнем кинотеатре (с проектора на большое белое полотно детям по большим праздникам показывали мультики), ну и, конечно же, иногда подглядеть у коллег по анимации. Те рассказывали, что раньше у каждого ребенка дома был свой собственный кинотеатр и коллекция любых мультфильмов.
