– Предполагал, – он не собирался лгать, но точность слов важна и сама по себе.
– Но зачем?
– А ты разве не поняла? – Марк достал заветную фляжку, протянул Дари. – Подкрепись!
– Спасибо! – Дари взяла фляжку, что было хорошим признаком, но пить не спешила. – Когда вы решили, что возьмете фрахт?
– За полчаса до отправления, – Марк достал из кармана еще один предмет, который взял с собой на этот именно случай. – Умеешь курить сигары?
– Сигары?
– Это гжежчи, – протянул он ей кожаную тубу, – редкий сорт сигар с той стороны. Необычный вкус. Дым пахнет медом и сухими фруктами. Но не таким медом, какой знаешь ты. Этот красный, почти бордовый. Густой. Его невозможно пить или намазывать на хлеб, но можно грызть, как кусковой сахар. И фрукты… Эти «яблоки» и эти «сливы» росли под другим небом, на другой Земле.
– Не знала, что ты еще и поэт! – в голосе Лучезарной звучала неприкрытая ирония.
– А ты думала, что знаешь всё? – посмотрел на нее Марк. Их взгляды встретились.
«У них часто встречаются голубые глаза, – подумал он отстраненно. – Отчего?»
– Мы принимаем предложение, – добавил он вслух. – Детали с тобой обговорит Сабина.
– Думаю, – сказал Марк, вернувшись к прерванному разговору. – Думаю, Дари, ты оценишь этот вкус. Но дело в другом. Эти табачные листы содержат легкий наркотик. Он напоминает по действию кокаин. Дарит бодрость, восстанавливает силы. В общем, хороший способ скоротать бессонную ночь.
– Я умею курить сигары, – Дари смотрела на него чуть прищурившись, рассматривала, изучала, – но не умею их раскуривать. Раскуришь для меня?
Дарья Телегина
– Стоп! – Марк прервал разговор на полуслове и обернулся к Лучезарной, оставив Дарью недоумевать, с чего вдруг такая прыть. Впрочем, в неведении она находилась недолго. Всего одно мгновение.
– Об этом не может быть и речи, моя светлая госпожа! – твердо, даже жестко, пожалуй, заявил Марк. – Мы не участвуем в торговле живым товаром!
– А кто говорит о торговле? – Лучезарная «смотрела» на Марка. В глазницах маски клочья ночного мрака сменялись «восходом» холодных голубых звезд, и наоборот.
– О чем тогда мы говорим?
– О транспортировке сирот.
– Куда и зачем?
– Марк, – «взгляд» Лучезарной стал жестче, но, возможно, видеть это могла одна лишь Дарья, – мы говорим о трехстах шестидесяти восьми мальчиках и девочках в возрасте от трех до пяти лет. Двести двадцать семь из них темноглазые брюнеты и шатены, большей частью смуглые и обещающие вырасти в высоких – очень высоких – мужчин и женщин. Остальные не будут такими высокими. Метр семьдесят, максимум – метр восемьдесят. Коренастые, ширококостные блондины. Встречаются и рыжие. Цвет глаз… Ты все еще не понял?
– Сероглазые, – кивнул Марк.
– Верно, – согласилась посредница. – Сероглазые и голубоглазые, но у некоторых из них глаза зеленые. Все они сироты, я могу подтвердить это документально. И я требую, чтобы условия перелета были самыми комфортными, какие только могут быть.
– Мне показалось, мы говорили о пятистах.
– Остальные не люди, – возразила Лучезарная, – и волновать тебя не должны. Они и живы-то весьма условно, так что под определение «живой товар» никак не подпадают.
– Вот как! – Пожалуй, впервые за время их знакомства Дарья разглядела на лице Марка тень озабоченности. – Ты нашла способ поладить с Адонисом и его демиургами?
– Согласись, Марк, это не твое дело.
– Но попробовать-то стоило! – усмехнулся Марк и, отвернувшись от Лучезарной, снова посмотрел на Дарью. – Это не работорговля, – ответил он на недоуменный взгляд Дарьи. – Скорее, усыновление.
– В таких количествах?
– Транспорты ходят на ту сторону не каждый день. Однако эти усыновители не принимают детей иной расовой принадлежности. Только высокие кареглазые брюнеты или светлоглазые и светловолосые крепыши.
– Там так плохо с потомством?
– Я не знаю, – покачал он головой, – но думаю, дело не в плодовитости. Это очень странные игры, Дари, и их в два слова не объяснишь. Просто ты попала в ураган…
– И меня несет вместе с ветром…
– Дари… – он смотрел ей прямо в глаза, но единственное чувство, которое она могла прочесть в его взгляде, было желание. Он хотел ее, вот в чем дело.
«Его ломает от страсти, как от абстиненции!»
– Дари… Я… – обычно он знал, что сказать. – Представь, что должна объяснить иностранцу откуда-нибудь из Патагонии, – да, да, именно индейцу из Патагонии! – как вы живете в Тартаре. Что такое республика? Почему ваша армия называется народно-освободительной? Откуда взялись летающие корабли? Что скажешь?
«Научить туземца с Берега Слоновой Кости чистить зубы и ездить на трамвае…» – вспомнила Дарья старую шутку, гулявшую по офицерским кантинам «от моря и до моря».
– Я поняла, – пыхнула она сигарой, оказавшейся на вкус отнюдь не противной. – Предлагаешь обождать с выводами?
– Ты очень умная, – улыбнулся Марк. – Иногда даже страшно делается.
– Да, я умная, – Дарья попробовала прочесть Марка, но это оказалось невозможно, только в висках запульсировала боль. – А еще какая?
– Красивая, но это не комплимент.
– А что тогда комплимент?
– Даже и не знаю! – развел он руками. – Давай подождем. Возможно, когда-нибудь я подберу подходящие слова.
– Ты станешь меня учить? – на самом деле она хотела спросить о другом, но неожиданно устыдилась своего желания. Впрочем, замена получилась совсем неплохо. Почти правда, хотя и не вся. И вопрос вполне уместный.
– Мне некуда деваться, – пожал он плечами. – Я взял на себя ответственность заботиться о тебе. Правда, это случилось несколько позже, чем я предполагал…
– Ты опоздал на двадцать лет, – Дарья просто не могла не напомнить о том, что все еще сидело в ней, как заноза в пальце.
Молчание повисло между ними, тяжелое, как скала. Мгновение, другое…
– Не надейся, Дари, – сказал, наконец, Марк, – боль не пройдет. Ты не забудешь и не простишь. И это правильно. Моей вины в случившемся нет, но это ничего не меняет. Случившееся случилось, и повернуть время вспять не в моей власти. Теперь я могу лишь попытаться вернуть долг. Вопрос лишь в том, готова ли ты его принять?
Второй день первой декады месяца деревьев 2908, Тхолан, империя Ахан, планета Тхолан
[48]
Жемчужный господин Че
Ночью прошел дождь, и, хотя на арену не упало ни капли, буковый набор дуэльного круга чуть увлажнился. Не слишком заметно, но достаточно, чтобы Че принял это обстоятельство в расчет. Он постоял мгновение, давая голым ступням почувствовать фактуру идеально оструганных узких досок, понюхал воздух и послушал гул собрания. Влажность изменила не только силу сцепления кожи с лакированным деревом, но и сопротивление воздуха, и, кажется, даже настроение трибун. Впрочем, все это являлось рутиной и имело ровно столько значения, сколько имело. Немного, но все-таки…
