А потом в обведенный алой линией круг вошла она, и на арену упала тяжелая, давящая тишина. Зрители затаили дыхание, а Че неожиданно для себя почувствовал, как на мгновение сбоил безупречный механизм сердца, без устали и напряжения гонящий древнюю кровь по бесконечному лабиринту вен и артерий.
Она была хороша собой – высокая, стройная, с маленькой элегантной грудью и изящной линией бедер – но не в этом дело. Как и не в том, что золото ее жестких вьющихся волос, окружавших широкое характерное лицо с высокими скулами сияющим ореолом, заставляло думать о солнце, а глубокая голубизна глаз о холодных озерах высокогорий. Вторая младшая О считалась – и, судя по тому, что приходилось видеть Че, вполне заслуженно – одним из лучших игроков в «Жизнь». Она танцевала безупречно, если иметь в виду технику, и завораживающе красиво. Изящно. Изысканно. И естественно. Но никогда, ни разу не танцевала против Че.
До этого дня. До сегодняшнего дня…
Вот ты, и вот я!
Он легко блокировал смертельную атакующую связку Ши’йя Там’ра О
[50] и, пробив левой кистью ее защиту, толкнул девушку правой открытой ладонью, однако она выдержала удар, обычно разрывающий противникам Че мышцы живота.
«Неплохо».
Как фиалками многими
И душистыми розами…
Че едва не пропустил удар. Ши удалось его удивить и едва не обезоружить.
«Эта песня…»
Сам он танцевал под старый обрядовый речитатив, не то чтобы вовсе забытый, но редко и с неохотой используемый в последние годы из-за вычурной сложности, однако песня, которую выбрала младшая О для танца с господином Че, была настоящим раритетом и указывала на отменный вкус «поющей» ее женщины.
Как густыми гирляндами
Из цветов и из зелени…
Три безошибочных удара, мощь которых способна расколоть камень… Че ушел от двух, но третий пришлось блокировать голенью левой ноги.
И как нежной рукой своей
Близ меня с ложа мягкого…
Она была завораживающе красива и безупречно смертоносна. Ее мышцы, проявлявшие себя только при запредельном напряжении, перекатывались под золотисто-белым атласом кожи с грацией скользящих по барханам затшианских
[51] песчаных змей. Длинные ноги с невероятной легкостью выбрасывали младшую О на четыре-пять метров вверх, а от мощи ее ударов, казалось, не было спасения. И все-таки она не была ни Цшайя
[52], ни Чьер
[53]. Она была…
Розовыми лепестками, листьями ириса…
Че уловил запах, тревожную ноту в сгустившемся воздухе арены и почувствовал дыхание Шацсайи
[54] у себя за спиной. Это был невероятно, но все невероятное однажды становится возможным, уж это-то господин Че знал много лучше всех своих современников.
«Кто?!»
Че трижды пробил защиту Ши и трижды не посмел пресечь линию ее жизни. Что-то великое происходило сейчас на арене Отцовского поля, что-то настолько же важное, как жизнь бессчетных поколений, карабкающихся из тьмы прошлого в слепящее сияние будущего. В четвертый раз – они с младшей О взлетели метров на пять вверх и зависли на мгновение, обмениваясь ударами – Че «протянул» правую руку и снял указательным пальцем каплю прозрачного пота с виска женщины. Когда, приземлившись на чуть спружинившие доски дуэльного круга, господин Че слизнул пот с кончика пальца, ему показалось, что Айн-Ши-Ча
[55] ударил его по голове своей алмазной булавой.
Потрясение было настолько сильным, что господин Че лишь в последнюю шестнадцатую такта остановил ладонью мизинец Ши, устремленный ему под челюсть. Но уже в следующее мгновение он вполне овладел собой и, легко блокировав связку из семи «разматывающихся» ударов, поймал паузу. Искусство это было смертельно опасным, и в нынешние времена мало кто из наставников брался обучать танцоров древним манерам. Но у господина Че были лучшие учителя в империи, и он происходил из рода, который по древности мог соперничать с королевским домом Ахана. Поэтому Че поймал паузу и «вошел» во внутреннее пространство Ши’йя Там’ра О не для того, чтобы убить женщину, а для того, чтобы остановить поединок.
– Я прошу вас остановиться, мерайя
[56], – сказал он шепотом и, не размыкая губ, чтобы никто не смог услышать или увидеть произнесенных слов.
– Зачем вы?.. – спросила она, глядя ему в глаза и не нанося удара.
– Я заподозрил, что это должно быть божественно, и не ошибся, – ответил он.
– Хотите попробовать губы? – Ее глаза были серьезны. Она не шутила.
– Хочу, – признал он и поцеловал младшую О в полные, великолепного рисунка губы.
– Я прекращаю свой Подвиг, – объявил он на охотничьем языке, оторвавшись от губ женщины и чувствуя, что еще немного и не сможет контролировать «новую жизнь», родившуюся внезапно в его холодном сердце. – Я прекращаю Подвиг, потому что Любовь сильнее Смерти, и в искупление нарушенного обета выплачу храмам Айн-Ши-Ча и Айна-Ши-На
[57] пени в размере миллиона золотых пледов
[58] каждому.
18 января 1930 года, борт торговца «Лорелей»
Дарья Телегина
С утра Грета гоняла ее на тренажерах. Подняла, как обычно, ни свет ни заря, то есть без четверти четыре по корабельному времени. Посмотрела этим своим жутковатым взглядом с прищуром, от которого мороз по коже, порекомендовала ложиться спать вовремя, и погнала. Пробежка – десять километров, и не абы как, а со всей дури и на пределе выносливости. До седьмого пота, до спазмов в икроножных мышцах, и колотьбы в боку, но хорошо хоть не до смерти. Вспоминалось классическое: «загнанных лошадей пристреливают, не правда ли»?
